Космонавт. Том 4 - Феликс Кресс

«Союз». Нас провели в учебный класс, стены которого были увешаны схемами, чертежами, а на полках стояли миниатюрные макеты кораблей. Первым предметом у нас шли «Основы космической техники. Конструкция корабля и небесная механика».

Преподаватель, убелённый сединами профессор, начал лекцию неторопливо, но с огромной, ощутимой любовью к своему делу. Он водил указкой по детальным схемам, показывая нам компоновку корабля: бытовой отсек, спускаемый аппарат, приборно-агрегатный отсек. Объяснял принципы работы двигателей, системы жизнеобеспечения, терморегуляции. Говорил об орбитальной скорости, об атмосфере, о поведении корабля в вакууме.

Для меня всё это не было новостью. В моей голове, благодаря знаниям из будущего, существовали идеальные трёхмерные модели нынешних кораблей во всех их модификациях, со всеми достоинствами и, что важнее, недостатками. Я мысленно видел те узкие места, которые предстояло устранить, те решения, которые можно было бы оптимизировать. Но сейчас я сидел с каменным лицом и внимательно слушал, как и полагается новичку.

Совсем иначе вёл себя Миша Волков, сидевший рядом. Он буквально светился от счастья. Парень попал в свою стихию. Он ловил каждое слово профессора, то и дело задавал тонкие, продуманные вопросы, касающиеся конкретных инженерных решений. Профессор, видя такой искренний интерес, отвечал ему с явным удовольствием, разжёвывая сложные моменты.

Совершенно противоположную картину представлял собой Колька Власов, устроившийся через ряд. Как только он увидел перед собой внушительных размеров стопку листов, он издал тихий страдальческий стон. Сзади него сдавленно хохотнул Лёня Потапов, который секундой ранее так же, как и Власов, вздыхал над листами. Вообще, Коля был человеком действия, и эта сугубо теоретическая нагрузка давалась ему тяжело. Я видел, как его взгляд блуждает по классу, как он подавляет зевок и с надеждой поглядывает на часы. Ему не терпелось окунуться в практику — в тренажёры, в центрифугу, в реальные задачи, а не в схемы и формулы.

Я понимал его чувства, но не разделял. Теория — это фундамент. Без неё космонавт наверняка наломает дров на практике. Хотя я по опыту знал, что истинное мастерство рождалось именно на практике, в условиях, максимально приближённых к реальным.

За обедом в столовой за нашим столом образовалась оживлённая атмосфера. Когда мы расселись, Власов с тяжёлым вздохом выдал:

— У меня к концу лекции голова трещать начала от всех этих формул и схем. Я ж лётчик, мне бы в кабину, а не в конспекты смотреть.

Олег, всё ещё находившийся под впечатлением от лекции, с лёгким упрёком посмотрел на него:

— Каждый космонавт должен это знать, Коля. Без понимания теории мы будем просто пассажирами, а не специалистами. Теория — это основа.

Его поддержал Гриша Тихонов, ещё один из наших гражданских:

— А потом ещё экзамены сдавать придётся, — он понизил голос. — Говорят, принимать будет сам Главный Конструктор.

По столу пробежал сдержанный ропот. Мысли о предстоящих экзаменах мало кого радовали.

Чтобы разрядить обстановку, парни переключились на анекдоты и байки. В основном они крутились вокруг курьёзов, случившихся во время медицинских обследований. Рассказывали про товарища, который в барокамере так усердно дышал, что у него заложило уши на три дня, или про того, кого на центрифуге так раскрутили, что он потом полдня ходил по стеночке.

Я тоже не остался в стороне и, выбрав момент, вставил пару безобидных шуток из прошлой жизни, которые хорошо вписывались в общий тон беседы.

Постепенно разговор перешёл на более возвышенные темы. На то, что хочет увидеть каждый из нас там, наверху.

— Представляете, как Земля выглядит с орбиты? — мечтательно проговорил кто-то. — Говорят, вида такого ни в одном кино не увидишь и фотографии не передают все ощущения.

— И Луну вблизи увидеть хочется, — подхватил другой. — Чтобы своими глазами…

Пользуясь моментом и всеобщим настроением, я с наигранной таинственностью понизил голос и сказал:

— Первое правило клуба космонавтов: никому не говорить, что Земля плоская.

Сначала шутку не поняли, озадаченно стали переглядываться, а потом Тихонов рассмеялся первым.

— Международное общество плоской Земли, — выдавил он, сквозь смех. Я с улыбкой кивнул и вернулся к еде.

Вот теперь шутку оценили, и за столом снова послышался смех. Но он стих так же быстро, как и начался, когда дверь в столовую открылась и в помещение вошли Владимир Комаров и Юрий Гагарин в сопровождении ещё нескольких космонавтов из первого отряда. На этот раз на лицах старших товарищей не было улыбок. Они прошли к столу в углу, сели и продолжили тихий, но явно напряжённый разговор.

Олег, проводив их взглядом, наклонился к нашему столу и зашептал, хотя в общем гуле его и так бы не услышали:

— А вы слышали? Поговаривают, что Комаров будет пилотировать «Союз-1». А дублёром назначили Юрия Алексеевича.

— Да ты что? — донеслось сбоку.

— Ага, — кивнул Олег, глянув на спросившего. — А ещё говорят, корабль сырой, не готов ещё, но сверху давят, гонят…

За нашим столом повисло тягостное молчание. Олег хотел ещё что-то сказать, но его перебили.

— Ты, Олежа, давай лучше ешь, — довольно серьёзно, без обычного своего балагурства, проговорил Власов и впихнул ему в руку кусок чёрного хлеба, — а не болтай. И готовься к встрече со Степановым. Ты у него теперь любимчик.

Парни фыркнули, припомнив утренние страдания Олега, и переключились на другую тему. Олег же что-то пробормотал вроде «не поминай лихо, пока оно тихо» и вернулся к еде.

А я бросил быстрый взгляд на угловой стол, за которым сидели два первых советских космонавта. Один — первый человек, который побывал в космосе, символ эпохи. И второй… человек, который станет первым космонавтом, побывавшим дважды в космосе и погибшим в ходе полёта.

В моей памяти всплыли детали того трагического дня 23 апреля 1967 года. Совсем скоро… Новый корабль «Союз-1», на который наши возлагали большие надежды, отправился в полёт, несмотря на то, что три предыдущих беспилотных запуска закончились неудачно. Сразу после старта начались проблемы: не раскрылась одна из панелей солнечных батарей, что потянуло за собой череду других отказов. Было принято решение о досрочном возвращении.

А дальше случился фатальный отказ парашютной системы. Основной парашют не вышел из контейнера, запасной запутался в его стропах. Спускаемый аппарат на огромной скорости врезался в землю. Позже конструкторы признают, что пустили его в полёт слишком рано, не доработав систему, не учтя всех нюансов. Спешка, желание успеть к юбилейной дате, технологические просчёты… Всё это привело к печальным последствиям. Такова была официальная версия, но некоторые считали, что эта история мутная и было там что-то ещё.

Поговаривали, что Комаров и сам предчувствовал недоброе, но всё равно полетел, потому что долг и дисциплина были сильнее.