Космонавт. Том 4 - Феликс Кресс

Эта новость неприятно резанула моё нутро. Я полагал, что те изменения, которые уже произошли благодаря моим действиям, могли бы сместить и эту трагическую точку. Но, видимо, инерция истории была ещё слишком велика, а может, я что-то упустил.

Атмосфера за нашим столом заметно поостыла. Попытки шутить и рассказывать байки продолжались, но уже без былого огонька. Доели мы молча и так же молча отправились на послеобеденные практические занятия, где нас уже ждал майор Степанов.

— Ну что, будущие покорители космоса! Наелись? — спросил он, стоило нам появиться. — Теперь будем калории сжигать! — его глаза блеснули озорным огоньком, а губы растянулись в предвкушающей улыбке. Олег, стоявший рядом со мной, едва заметно поёжился.

Физическая подготовка началась незамедлительно. Бег, прыжки, упражнения на выносливость. Степанов выжимал из нас все соки. Мне, человеку, который знал ощущение невесомости не понаслышке, было понятно, зачем нужны все эти изматывающие тренировки. Каждая мышца должна быть готова к перегрузкам при старте и посадке, к работе в скафандре, к возвращению в земную гравитацию, которая после полёта обрушится на тело со всей своей мощью. А вот парни, как мне казалось, не все понимали важность тренировок. Ну ничего, ещё поймут.

После часа интенсивной физподготовки, когда даже крепкий Власов начал выдыхаться, настал черёд вестибулярных тренировок. Эти занятия у нас одновременно и любили, и ненавидели.

А ждали нас качели Хилова и вращающиеся кресла. Меня крутили в разных плоскостях, с разной скоростью, заставляя терять ориентацию в пространстве. Цель была одна: научить подавлять тошноту и головокружение и сохранить при этом ясность мысли. Мой прошлый опыт давал мне небольшое преимущество, потому что я уже знал, как дышать, на чём концентрировать взгляд, чтобы побороть неприятные ощущения. Другие же, особенно наши гражданские специалисты, мучились сильнее. Некоторых прямо на занятиях начинало рвать.

— Держимся, держимся! Задачу никто не отменял! — подбадривал Степанов, сам регулируя скорость вращения. Он зорко следил за каждым, отмечая наши реакции, и безошибочно определял, кто честно старается преодолеть себя, а кто просто пытается проскочить.

После вестибулярных испытаний, в наспех застиранных от рвоты комбинезонах (не все смогли сдержать порывы) нас повели на тренажёры. Это были ещё не полноценные сложные комплексы, а их упрощённые версии — макеты систем управления, где можно было отработать последовательность действий при запуске, манёврах, посадке. Ручное управление, множество тумблеров, датчиков. Я погрузился в работу с головой, на время отогнав мрачные мысли о предстоящем полёте «Союза-1».

Следующим этапом стали текущие медицинские обследования. Они отличались от отборочных и должны были проводиться ежедневно по расписанию. Медсестра внимательно измерила мой пульс, давление, проверила реакцию зрачков. Мы сдали анализы, нас взвесили, замерили все возможные параметры. Ни одна мелочь не должна была ускользнуть от внимания врачей. Вот она, настоящая работа космонавта. Это только кажется, что она состоит только из полётов в космос. На самом деле девяносто процентов времени — это вот такая рутина: подготовка, тренировки, учёба и бесконечные медосмотры.

Была у нас и работа с психологом, которая тоже теперь станет нормой нашей жизни. Но это пока были не те сложные многочасовые тесты, что появятся в будущем. Они были попроще, но не менее эффективные. Мне показывали карточки с абстрактными изображениями, просили быстро описать, что я вижу, рассказать о своих ассоциациях. Психолог, сухонькой комплекции мужчина с клиновидной бородкой, чем-то смутно напомнивший мне Чехова, внимательно слушал, изредка что-то записывая в свою тетрадь. Это была очередная проверка на стрессоустойчивость и на адекватность реакций. В космосе не место паникёрам. Любая неверная реакция может стоить жизни не только тебе, но и всему экипажу. И я понимал это лучше, чем кто-либо другой на Земле.

В конце сессии психолог посмотрел на меня поверх очков и задал очередной вопрос:

— Скажите, а почему, по-вашему, так важны полёты в космос?

Я откинулся на спинке стула, собираясь с мыслями. Вопрос был интересный. Не столько проверка знаний, сколько попытка заглянуть поглубже, прощупать ход моих мыслей.

— Мне доводилось слышать рассказы тех, кто уже бывал на орбите, об атмосфере Земли, — начал я медленно. — Говорят, что если смотреть на неё из космоса, то это всего лишь тонкий, почти незаметный слой. Хрупкая плёнка, отделяющая жизнь от безжизненной пустоты. А когда мы находимся здесь, внизу, то нам кажется, что она бесконечная и нерушимая, — я сделал паузу, давая понять, что всё не совсем так, как нам кажется. — Всё зависит от точки наблюдения. Я не могу точно сказать, какие именно открытия ждут нас впереди, но я уверен, что мы изучаем космос не просто ради самого процесса познания. Возможно, это позволит нам наконец-то разглядеть то, что мы должны были увидеть давным-давно, но не могли, пока не поднялись достаточно высоко.

Психолог несколько долгих секунд молча смотрел на меня, его лицо при этом оставалось совершенно невозмутимым. Потом он моргнул, что-то аккуратно записал в свою тетрадь и, не поднимая глаз, проговорил:

— Что ж, молодой человек, вы можете быть свободны. Пригласите следующего, — это он уже сказал своему ассистенту.

Я встал и вышел из кабинета, обдумывая взгляд психолога. Мне было любопытно узнать, что он там в конечном итоге написал. Но об этом нам никто не скажет, если, конечно, не будет повода для исключения. Тогда да, всё расскажут, а потом попросят на выход.

День подходил к концу, но впереди было ещё много дел. После ужина мы вернулись в свои комнаты. Наступило время для самостоятельной подготовки.

Коля, хоть и стенал весь день по поводу теории, первым сел за стол и принялся зарисовывать схемы приборной панели «Союза». Потом он откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и начал бубнить себе под нос последовательность включения систем. Наверное, мысленно начал представлять себя внутри корабля, на орбите. Я одобрительно кивнул. Да, это не было настоящим тренажёром. Но это была та самая мысленная тренировка, которая помогала космонавтам из моей прошлой жизни в работе, и я знал, что такой подход был весьма эффективен. А Власов об этом догадался сам, интуитивно. Молодец.

Я же достал совершенно другие записи. Раскрыв свою тетрадь, которую вёл ещё со времён Качи, я принялся записывать свои идеи по поводу второго кресла в лунном модуле. Я так увлёкся, что внешний мир перестал для меня существовать.

Очнулся я лишь тогда, когда Власов легонько похлопал меня по плечу. — Серёг, ты чего? Уже спать пора, — сказав это, он пошёл к своей кровати и улёгся под