Оракул с Уолл-стрит 5 - Алим Онербекович Тыналин

О’Мэлли уже ждал меня в столовой с утренним кофе и стопкой европейских телеграмм. Его обычно невозмутимое лицо выражало напряжение, ирландец чувствовал приближающуюся бурю не хуже меня.

— Босс, — он протянул мне чашку дымящегося кофе в фарфоровой чашке с позолоченной каймой, — новости из офиса. Сводки из Лондона пришли час назад. Британцы начали массовую распродажу еще до открытия наших торгов.

Я пробежал глазами по телеграммам, отпивая крепкий кофе. Barclays Bank, Lloyds, National Provincial, все крупнейшие британские финансовые институты одновременно избавлялись от американских активов. Объем только утренних продаж оценивался в шестьдесят миллионов долларов.

— А немцы?

— Deutsche Bank подтвердил отзыв всех краткосрочных кредитов американским корпорациям. Плюс швейцарцы присоединились к распродаже. Общий объем европейского давления может достичь ста двадцати миллионов долларов.

Я отложил телеграммы, допил кофе. Цифры впечатляли даже меня, а я знал, что произойдет. Continental Trust проделал титаническую работу по координации европейского выхода.

В половине седьмого я оделся в темно-синий костюм от Brooks Brothers, повязал черный галстук с тонкими серебристыми полосками и надел золотые запонки с сапфирами. Сегодня мне понадобится вся возможная уверенность в себе.

Паккард ждал у подъезда, Мартинс сидел за рулем с каменным лицом. По дороге в офис я наблюдал за утренним Нью-Йорком, еще не подозревающим о грядущей катастрофе. Газетчики раскладывали свежие номера на углах, торговцы кофе готовили тележки, клерки спешили к метро с портфелями под мышкой.

«Последнее спокойное утро в их жизни,» — подумал я, глядя на прохожих.

В офисе меня ждала мисс Говард с утренними сводками и кофе. Ее обычно безупречная прическа была слегка растрепана, она тоже провела бессонную ночь, отслеживая европейские новости.

— Мистер Стерлинг, — она положила на стол папку с документами, — поступили звонки от семнадцати клиентов. Все просят срочных консультаций.

— Сегодня консультировать уже поздно, — ответил я, просматривая список. — Кто не послушался наших рекомендаций вчера, сегодня потеряет все.

Я включил прямую телефонную линию с биржей, установленную специально для сегодняшнего дня. В трубке раздался голос Джимми Коннорса, моего информатора на паркете.

— Билл, обстановка хуже некуда! — его голос дрожал от возбуждения. — Европейские ордера на продажу поступают непрерывным потоком уже полчаса! Goldman Sachs, Lehman Brothers, все крупные дома готовят к выбросу колоссальные пакеты!

— Какие объемы, Джимми?

— Предварительные данные говорят о продажах минимум на пятьдесят миллионов долларов в первый час торгов! И это только начало!

В девять тридцать точно зазвенел колокол, открывающий торги на Нью-Йоркской фондовой бирже. Я включил тикер и приготовился к зрелищу.

Первые минуты обманывали. Цены открылись с небольшим снижением, Radio Corporation по семьдесят шесть долларов вместо вчерашних семьдесят восемь, General Electric по двести семь вместо двести десять. Казалось, что рынок держится.

Но я знал, это затишье перед ураганом.

В девять сорок пять тикер заработал быстрее. Звук стал более частым, почти лихорадочным.

RCA — 74… 71… 67…

GE — 203… 197… 189…

STEEL — 198… 192… 184…

— Началось, — тихо сказал я, наблюдая за цифрами.

О’Мэлли подошел к тикеру, изучая ленту:

— Босс, скорость падения впечатляет даже меня. Я впервые такое вижу.

Ко мне в кабинет вошли старшие брокеры и партнеры. Прескотт молчал, не говоря ни слова. Хендерсон только и мог, что растерянно пожимать плечами.

К десяти утра стало ясно, что происходит нечто беспрецедентное. Доу-Джонс потерял уже двадцать пунктов, но главное — объем торгов. За полчаса почти миллион акций сменили владельцев. Обычный дневной оборот проходил за тридцать минут.

В половине двенадцатого я решил лично отправиться на биржу. Нужно увидеть историю собственными глазами.

— О’Мэлли, едем на Уолл-стрит. Хочу посмотреть на крах изнутри.

— Босс, там может быть опасно. Толпы, паника…

— Именно поэтому нужно ехать. История не прощает пропущенных моментов.

Мы выехали к бирже на запасном автомобиле, скромном Ford Model A вместо заметного Паккарда. По дороге я наблюдал за изменением атмосферы города.

У газетных киосков собирались толпы, люди жадно читали экстренные выпуски с заголовками о «биржевой панике». Возле банков начинали формироваться очереди, первые признаки набегов вкладчиков.

У здания биржи на Уолл-стрит, 11 собралась огромная толпа. Сотни людей, брокеры, клерки, частные инвесторы, просто любопытные, окружили массивное здание из белого мрамора с коринфскими колоннами.

Полиция пыталась поддерживать порядок, но атмосфера накалялась с каждой минутой. Кто-то плакал, кто-то кричал, требуя объяснений. Пожилой мужчина в потертом пальто размахивал сертификатом акций, выкрикивая: «Мои сбережения! Все пропало! Двадцать лет экономил!»

Молодая женщина в элегантном костюме рыдала, прижимая к груди кожаную сумочку: «Приданое дочери! Верните мне приданое дочери!»

Мы с О’Мэлли протолкались к служебному входу. Мой пропуск старшего брокера открыл дверь в торговый зал, сердце американской финансовой системы.

То, что я увидел внутри, превзошло самые мрачные ожидания.

Торговый зал Нью-Йоркской фондовой биржи представлял собой картину абсолютного хаоса. Высокие потолки с лепниной, мраморные колонны и величественные окна, обычно создававшие атмосферу солидности, теперь казались декорациями к спектаклю о конце света.

Сотни брокеров носились между торговыми постами, размахивая бумагами и выкрикивая ордера. Их голоса сливались в единый рев, напоминающий шум разбушевавшегося океана. Мальчики-посыльные бегали как угорелые, разнося телеграммы и записки между брокерами.

У каждого торгового поста собирались толпы. Брокеры практически дрались за право выполнить ордера на продажу. Я видел, как один из них, седой мужчина с аристократическими манерами, плакал прямо на рабочем месте, получив очередной маржин-колл.

— Продаю Steel! Десять тысяч акций! Любая цена! — кричал молодой брокер, его белоснежная рубашка промокла от пота.

— У меня двести тысяч General Motors! Кто покупает? — вопил другой, размахивая пачкой сертификатов.

— Радио! Кто покупает Радио? Семьдесят, шестьдесят, пятьдесят долларов! — третий брокер практически умолял найти покупателей.

Я подошел к большой доске, где мелом записывались котировки. Цифры менялись каждые несколько секунд, и все они показывали падение:

U. S. STEEL: 184… 178… 169… 158…

GENERAL ELECTRIC: 189… 175… 162… 148…

RADIO CORP: 65… 58… 51… 44…

Клерк у доски, молодой парень лет двадцати, едва успевал стирать старые цифры и писать новые. Его руки тряслись от напряжения, мел ломался в пальцах.

— Сэр! — он обернулся ко мне. — Вы не знаете, когда это закончится? Я здесь уже четыре часа, и все только хуже!

— Закончится к вечеру, — ответил я. — Но будет еще хуже.

В центре зала возвышалась кафедра председателя биржи. Ричард Уитни, вице-президент биржи, стоял там с мегафоном,