Огненная царица - Мэй Линь

Разговор у них случился, что греха таить, не особенно дружеский. Господин Юнвэй напомнил Сяо Гу, как спас его от тюрьмы и что, значит, он, Сяо Гу, теперь ему по гроб жизни должен быть благодарен.

Сяо Гу, понятное дело, заспорил. Говорил, что, во-первых, помогать людям еще всемилостивый Будда велел, а во-вторых, ничего такого он не совершал, это было недоразумение. И, наконец, если уж на то пошло, он, Сяо Гу, готов возместить ущерб. Сколько там с него, десять юаней, кажется? Хоть сейчас, милосердная Гуаньинь.

И Сяо Гу стал рыться в карманах, стараясь нащупать купюры поменьше – не юани, а цзяо [29].

Но проклятый господин Юнвэй не пожелал так рассчитываться. Он сказал, что свои юани Сяо Гу может оставить себе на добрую память, а рассчитываться с ним придется иначе.

После чего Юнвэй взял Сяо Гу за горло – видно, для убедительности – и, встряхивая время от времени в воздухе, велел ночью вывести хозяина в лес, где его уже будут ждать другие добрые господа и отправят его туда, где ему будет очень и очень хорошо. На это все Сяо Гу и возразить ничего не мог, такая железная у бандита была рука, только пикал тонко и редко.

Когда, наконец, его поставили на землю, Сяо Гу неожиданно обнаружил, что в лес-то он, оказывается, собирался вовсе не по большой, а по малой нужде.

Немного переведя дух, Сяо Гу сообщил Юнвэю, что план этот прекрасный и почтенный и лично ему, Сяо Гу, очень нравится. Одна беда: даосы заперли хозяина в каменном мешке и никуда не пускают. А открыть дверь никак невозможно.

– Не ври, – сказал ему на это Юнвэй. – Хозяину, может, и не позволяют выйти из пещеры, но ты-то можешь туда и войти, и выйти. А если можешь выйти, можешь и хозяина оттуда вывести.

На это Сяо Гу не нашелся что сказать. Он, моргая, глядел в черные, как колодец, очки гангстера и чувствовал себя на редкость несчастным. Однако ум его, верткий ум китайца, подсказал ему хороший выход: со всем согласиться, а потом рассказать все хозяину. А надо будет, расскажем и старому даосу, за нами не заржавеет. Пусть-ка попробует даоса взять за горло, посмотрим, что выйдет. Учитель Чжан никого на свете не боится, и уж точно не побоится он какого-то там Юнвэя. Наоборот, это Юнвэй его боится, вон как нервно по сторонам оглядывается.

Решено: на все соглашаемся, а потом ябедничаем старцу!

На беду, Юнвэй, кажется, прочитал мысли Сяо Гу, да и мудрено не прочитать, мысли самые простые. А прочитав, обошелся с бедным Сяо Гу очень сурово – ткнул ему пальцем в живот так, что перебил все дыхание, и сказал:

– Только попробуй сказать старому Чжану – разорву на кусочки.

И разорвал бы, милосердная Гуаньинь, по лицу видно, разорвал бы и не задумался. Ну, против такого аргумента у Сяо Гу доводов не было, да и быть не могло, и он на все согласился.

Получив подробную инструкцию, Сяо Гу затрусил прочь из леса, время от времени оглядываясь на ужасного господина Юнвэя. Но только оглядывался он зря, потому что никакого господина Юнвэя уже и в помине не было. Да и был ли он вообще, всемудрейший Лао-цзы? Может, все это только почудилось Сяо Гу? Нет, не почудилось, никак не почудилось – синяк на животе, оставленный железным пальцем, до сих пор ныл.

Сяо Гу трусил по тропинке, спотыкался о мышиные норы, о корни деревьев, и сердце его замирало.

Предательство, всемилостивый Будда? Измена, вероломство, нож в спину хозяину?! Этот груз не по плечам несчастному Сяо Гу. Одно дело – украсть сосиску: поступок, прямо скажем, некрасивый, недостойный благородного мужа. Но отступничество, клятвопреступление? Другие скажут, что никаких клятв он хозяину не приносил, да и вообще, что за хозяин такой – заморский черт? Но ему, Сяо Гу, это все равно. Хозяин был добр к нему, хозяин подобрал его, избитого, на пороге гостиницы, накормил, дал работу и денег, хозяин спас его от полиции. И теперь он сдаст его рыжему бандиту?

Не бывать этому, милосердная Гуаньинь! Не видать им хозяина, как своих, всемудрейший Лао-цзы, ушей!

Он, Сяо Гу, вот что сделает. Он придет к хозяину, все ему расскажет и предложит бежать. Но не для того, конечно, чтобы сдать его Юнвэю – упаси Будда! – а для того, чтобы скрыться от них ото всех – и от лис, и от даосов. Вот это прекрасный выход, вот теперь он подлинный цзюньцзы, настоящий благородный муж. И пусть кто-нибудь попробует его обвинить в неверности, продажности и злонамеренности!

Так, мелким шагом, Сяо Гу дотрусил прямо до пещеры, где держали теперь его хозяина. Мерзкие даосы ополчились на хозяина и уже второй день мариновали его взаперти, да еще и кандалы на руки навесили. Ну да это не беда, главное – вывести хозяина из темницы, а там разберемся.

Едва Сяо Гу подошел к двери поближе, как от скалы отделился темный силуэт и преградил дорогу. Это был здоровяк У Цай, он теперь охранял хозяина.

– Стой, кто идет? – сурово спросил У Цай.

И ведь отлично видел, кто идет, но все равно спросил. Ну да это им так положено, охраняющим, такой, стало быть, у них ритуал-ли.

– Я иду, – смиренно отвечал Сяо Гу, – недостойный слуга моего господина.

Однако У Цай не спешил его пускать, стал расспрашивать, зачем да почему ему нужен хозяин. Сяо Гу стал врать напропалую, но У Цая не убедил. Пройти удалось только после того, как Сяо Гу пригрозил нажаловаться старому даосу. Это подействовало. Наставник Чжан разрешил Сяо Гу посещать хозяина в любое время, и У Цай об этом знал.

– Только недолго, – пробурчал он, прежде чем открыть тяжеленную дверь.

«Сколько надо, столько и пробуду», – гордо отвечал ему Сяо Гу. Про себя, естественно, отвечал, не вслух, чтобы лишний раз не злить громилу.

Юркнул он в образовавшуюся щель и застыл на месте от неожиданности. Хозяин сидел прямо перед ним на широкой грубо струганой лавке, которой он пользовался для сна. Но не это, конечно, поразило Сяо Гу – что он, сидящего на лавке хозяина не видел? Поразил Сяо Гу печальный и грустный вид его господина.

Другие, может, и не поняли бы, что тот грустит, решили бы, что вид задумчивый или даже романтический, но Сяо Гу не обманешь, он сразу видит,