Зародыш мира. Начало - Виктор Сергеевич Эрленеков

куски, чтобы хватило всем, поэтому теперь угощение нужно просто раздать. Поманив ближайшую ко мне самку (по-другому я пока не могу называть эту образину), я протянул её кусок. Если вы набожный человек и ходите в церковь, то знаете, как принимаю просвиры из рук священника. Вот сейчас было примерно также. Причём бережно приняв угощение, самка отошла, но не притронулась к пище, продолжив держать кусок двумя руками. Потом я постепенно обошёл всех, и картина была всегда одинаковая. Первочеловеки с благоговением смотрели на угощение, не притрагиваясь к нему. Я заглянул в кастрюлю – там осталось ещё пара кусочков. Тогда я взял кусочек, посмотрел на своих людей и сказал им – ешьте, это вкусно, наверное… И отправил кусочек в рот. Может быть мне очень нравится тушёная печень, но то, что я сейчас ел – было великолепно. До этого я просто жарил на костре олений ливер, а один раз даже испортил его. Это когда олень приземлился пузом на кол, там как раз была печень. И всё бы ничего, если бы не желчный пузырь, который тоже попал на кол. Я даже разбираться не стал, просто выкинул всё нафиг.

Глядя на меня, человеки начали пробовать кусочки, но очень осторожно, как будто это дети, которым только что дали попробовать заморских конфет. Мне было забавно на них смотреть, но, если задуматься – у них сейчас менялся весь мир. Скорее всего они ели в основном сырое мясо, огня ещё толком не освоили, а о том, чтобы приготовить что-то тушёное у них и мысли не было. Не знаю, как справятся их желудки, но пусть привыкают. В конце концов приготовленная пища усваивается лучше, чем сырая. Постепенно распробовав угощение, голодные люди с жадностью начали жевать свои куски, а потом облизывать пальцы, перепачканные в соке. Что ж, первый опыт он такой.

Настало время делить оленя. Я достал нож, и отрезал неплохой кусок от передней ноги, – Гаврила, держи, жуй! Теперь уже никто не стал воспринимать еду как что-то сверхъестественное, просто ждали свое очереди. Я старался отрезать куски с костями, чтобы можно было не просто съесть мясо, но было чем заняться потом. Очень большой популярностью стали пользоваться рёбрышки. Но их я давал в основном самкам, а мужикам достались здоровые куски ног, с мощным костями внутри. Себе я скромненько отрезал вырезку и кусок корейки. А что, я скромный. Мне много не надо. В общем к утру на импровизированном вертеле остался только обглоданный позвоночник с крупными тазовыми костями, но так как к нему начинали примеряться желающие, я разделил его на части, и раздал тем, кому хотелось погрызть косточку. Прямо как в питомнике собачьем. Благодарность от хозяина. А что делать? Не выкидывать же? На костях осталось ещё много мяса. А если честно, то я не ожидал, что такого большого оленя, а мяса в нём было килограмм под сто, человеки слопают за один раз. Впрочем, кто знает, как они привыкли питаться. Может быть у них было трёхразовое питание – понедельник, среда, пятница? Или вообще приём пищи только по выходным. А какие выходные у неандертальца? А если судить по раздутым животам – сейчас они пойдут в «пещеру» спать. Что в принципе и произошло. Когда я позже зашёл в дом, то в будущей кухне, как кошки на сеновале спасли люди, кто-то, свернувшись калачиком, кто-то прижавшись друг к другу. Спаривающихся, как ни странно, не было. Хотя кто знает, как у них тут всё устроено.

Пожалуй, и мне пора вздремнуть. С повозки я снял оленью шкуру, которая последнее время заменяла мне постель и сплетённую из сухой травы циновку, которую я сделал как-то для того, чтобы трава не забивалась во всякие места, когда у меня не было одежды. Я положил свой коврик около окна, и расстелив шкуру завалился отдыхать. Надо привыкать к новому коллективу. А раздающееся сопение меня почему-то успокаивало. Как там мои дочки? Кто теперь скажет? С этими мыслями я провалился в сон.

Глава восьмая. Новые заботы.

Ближе к обеду я проснулся, со странным чувством, как будто непонятно, где нахожусь, ведь я никогда не ночевал в своём доме. Стёкла играли переливающимися узорами, за окнами очень чётко просматривались качающиеся деревья, а в помещении будущей кухни было удивительно тихо и тепло. Я приподнялся на локте и увидел, что часть людей ещё спит, а остальные сидят ко мне спиной и о чём-то очень тихо шушукаются, хотя вернее сказать – бубнят. Я сел на шкуру и довольно громко сказал: «Всем придобрейшего утречка, милейшие!», ну вот нравился мне такой стиль общения, я находил его забавным, но вот что произошло дальше меня в корне поразило: все кто казались спавшими, подскочили на ноги, те кто сидели ко мне спиной моментально повернулись ко мне и все дружно глубоко поклонились. В них было что-то необычное, чего я сразу не мог понять, но только потом понял – они стали лысеть на теле, ведь раньше их от волосатых горилл было сложно отличить, а теперь они больше походили не людей, в самок стали видны груди, которые стали круглее, и как-то аппетитнее, что ли, если так можно сказать про почти обезьяну. Хотя заросшие они были ещё изрядно, особенно между ног. Ещё стала заметно светлее кожа. Если изменения будут продвигаться такими темпами, то скоро все они станут вовсе походить на людей.

– Вольно, – скомандовал я своему взводу неандертальцев, и они заметно расслабились, – Гаврила, подойди ко мне.

– Хазяина, я слушай, – речь со вчерашнего дня сильно изменилась, даже жалко было. Мне было так забавно с ними разговаривать.

– Гаврила, организуй мужиков. Нужно поймать больших лягушек на озере и принести с озера глины. Ты знаешь, что такое глина?

– Большая лягуш прыг сильно, человеки ловить не можно ни как. Вода иди боись, тама большой смерть живи, человекой питайся, – что то мой Гаврила разговорился, даже перечить мне стал. впрочем доля истины в его словах есть. Первочеловеки были хреновые пловцы, а лягушки попрыгают в воду, сам это проходил.

– Пошли со мной! – я пошёл к телеге, где в числе прочего лежала моя чудо-удочка из палки сплетённой из лыка верёвки и орехового прута.

– Вот, смотри, это называется удочка. Возьми в руку, да не так, за конец, – я сунул Гавриле в руку удочку, которую он сразу ухватил посередине.

– Косточкой перед лягушкиной мордой водишь, вот так, и она хватает косточку, понял? – я показал Гавриле, как