Конфедерат. Имперские игры. Война теней - Владимир Поляков

железом лишь и кровью…», – негромко произнёс русский канцлер, цитируя своего друга, цензора империи, политика и хорошего поэта. – Правильные слова ты подобрал, Фёдор. А теперь и второй такой оракул, изначально про железо и кровь упомянувший, начинает чувствовать свою силу. Тот, которого я сам учил, надеясь использовать. Как бы другие ни перехватили те нити.

Предпосылки к тому имелись. Вторая Шлезвигская война, начатая австро-прусским союзом с целью оторвать от Дании провинции Шлезвиг и Голштейн, почти закончилась. Быстрая война, жёсткая, без стремления прусской стороны – выставившей большую часть в союзной армии – даже заикнуться о предварительных переговорах после первых внушительных побед. Когда Дания попыталась начать переговоры, договорившись предварительно о перемирии посредством Франции и Британии, эти самые попытки были проигнорированы пруссаками. И лишь недавно, после того как почти вся Ютландия была занята австро-прусскими войсками, в игру вступила ещё и дипломатия.

Тайны «мадридского двора»? О нет, скорее уж двора ричмондского, поскольку именно американский посол то и дело встречался с Бисмарком, обосновывая эти встречи подготовкой к заключению очередного торгового договора между Пруссией и Американской империей. Хотя все умные люди и тем более дипломаты понимали настоящую суть таких договоров. Империя продавала оружие, причём продавала дорого, а ещё исключительно тем, в ком видела пользу для своих интересов. К примеру, та же Франция, представители военного министерства которой пожелали приобрести пробную партию многозарядных винтовок, пистолетов и пулеметов, получила в ответ кукиш с маслом, пусть и на золотой тарелочке в виде слов о временных проблемах и обещании «как только, так и сразу».

Таким образом молодая и хищная империя недвусмысленно намекала, что оружие будет поставляться лишь союзникам и тем, кого хотят видеть в данной категории, но никак не всем подряд. И дело тут совсем не в деньгах, благо Калифорния, прииски близ мормонского Дезерета, в иных местах, а также доля в золотых приисках Аляски накачивала средствами растущий организм Америки, заодно с доходами от хлопка и иных товаров. Пусть большая часть в казне не задерживалась, уходя на развитие железных дорог, верфей, да и вообще промышленности, на голодном пайке в Ричмонде не сидели. К немалому сожалению собственно Горчакова.

Возвращаясь же к прусско-датским делам, можно было сказать одно – в Берлине оценили как новое оружие, так и вежливые советы относительно того, как быстро и наиболее эффективно закончить «экзекуцию над Данией», вместе с тем избежав нежелательных в силу склонности поддержать именно проигрывающую сторону посреднических усилий Британии и особенно Франции. Отсюда и нежелание перемирия, и рвущиеся вперёд прусские войска, занимающие чуть не всю Ютландию, и отсутствие попыток слабого прусского флота тягаться с куда более сильным датским и… много чего ещё. Всё ради того, чтобы король Дании не предлагал перемирие, но взмолился о мире чуть ли не на любых условиях. Железо и кровь, всё верно.

Когда же случилось то самое событие, а именно тоскливый королевский крик, обращённый уже не в сторону Лондона и Парижа, а в направлении Санкт-Петербурга. Ричмонда и Мадрида – только тогда прусская военная машина, изрядно заржавевшая со времени Фридриха Великого и толком не восстанавливаемая, особенно после Наполеоновских войн, начала останавливаться. Австрийские же войска тут были явно на вторых ролях, пусть и пытались пыжиться, словно птица-павлин. Отсталость в вооружении, устаревшие тактические приёмы, косность генералитета… Сами австрияки этого не осознавали из-за того, что противник был откровенно слаб, особенно числом, но дальновидные люди видели, осознавали, делали выводы.

Итог войны? Может, Бисмарк проявил умеренность сам по себе, может, не хотел возни с исконно датскими провинциями, но от Дании планировалось оторвать лишь Шлезвиг, Голштейн и Лауэнбург – те земли, где доля немецкого населения была весьма ощутимой. Коренные же датские земли… визгу много, а шерсти мало. Под «визгом» Горчаков подразумевал уже действительно сильное возмущение симпатизирующих Дании стран. Ну а «шерсть» – это выгода не только материальная, но и политическая. Что Австрия, что Пруссия стремились показать себя объединителями германского народа под единой властью, а потому смешивать войну освободительную и классическую захватническую не стоило.

Куда интереснее был вопрос раздела полученной – ладно, почти полученной – добычи. Что Шлезвиг, что Голштейн, что Лауэнбург – все эти владения были отделены от Австрии, причём территорией именно Пруссии. Зная же Бисмарка, собственного по существу ученика, русский канцлер не сомневался, что тот и сам не будет содействовать Австрии, и королю Вильгельму не даст, тем самым увеличивая напряженность между как бы союзниками, а на деле ярыми соперниками в деле объединения Германии.

Схватка Австрии и Пруссии – дело будущего, оно могло подождать. В отличие от происходящего уже сейчас. Великий князь Александр, будучи в должной мере впечатлённый размахом неудавшегося покушения, всё ещё пребывал там, за океаном. Не в Нью-Йорке, где всё интересное и важное успело завершиться, а в Ричмонде. Там и средоточие политической жизни Американской империи, и брат-император. А ещё желание посетить как верфи, на которых строились и строятся создавшие репутацию имперскому флоту башенные броненосцы, так и осмотреть сами корабли, в том числе и те самые, прославленные в боях. При всё усиливающейся любви Александра Александровича к делам флота – ничего удивительного в подобных желаниях не было. Как и в содержании его писем, которые аккуратно так перлюстрировались верными только и исключительно Горчакову людьми. Опасное дело? Бесспорно. Но без подобных знаний канцлер обойтись попросту не мог, если хотел сохранить сколь-либо существенную долю влияния. Без знаний нет и силы, а чувствовать себя беспомощным… Это было недопустимо уже потому, что в подобном состоянии он пребывал всё время царствования Николая I, понимавшего суть тогда ещё молодого и отнюдь не влиятельного дипломата-лицеиста.

Канцлер Российской империи вообще любил и умел пользоваться тем, что мало кто был в состоянии разглядеть его истинную сущность под сразу несколькими масками, которые находились одна поверх другой, меняясь по ситуации, в зависимости от того, на кого требовалось произвести нужное впечатление. Понимал, чуял, осознавал, что вскройся его настоящее лицо – и тогда всё, конец карьеры, а может и более того. По большому счёту поняли его нутро лишь три человека: император Николай I, Бисмарк и ещё один, с кем он даже встречался единственный раз. Там, на Гаванском конгрессе, подведшем черту в войне Конфедерации и США, а заодно ставшем исходной точкой союза Американской и Российской империй с придатком в виде Испании.

А ещё была Франция. Та самая Франция, император которой вместе со всеми своими родственниками и приближёнными из числа особо доверенных думал о том, что знает его, князя Горчакова! Александр Михайлович не