Слуга Государев. Тетралогия - Денис Старый

Я усмехнулся. Свою пулю никогда не увидишь, никогда не услышишь. А я и услышал, и, казалось, даже увидел в полёте немалого размера свинцовый шарик. Так что поживу еще. Долго ли?

Но ситуация становилась критической. Внутренне похвалив себя за вовремя отданный приказ, я наблюдал, как противник начинает организовываться. Вперёд вышли люди, в большинстве своём даже одетые не как стрельцы.

Казалось эти бунтовщики похожи и по внешнему виду, и даже по каким-то повадкам на тех разбойников, которые напали на меня, которые убили моего отца. Как два сапога пара. В общем, сапоги это были из одной партии и сделанные на одной фабрике.

— Первая линия, пали! — выкрикнул я, закрывая уши и открывая рот.

— Бах-бах-бах! — примерно две трети стрельцов выстрелили в сторону уже почти изготовившихся к стрельбе противников.

Уже не таким болезненным для моих ушей оказался этот залп. Но голова шумела. Видно, лёгкую контузию я получил.

— Первая линия, отход! Вторая линия, прикрывать! — выкрикнул я, оставаясь на месте и наблюдая за раскрывавшейся картиной последствий выстрелов.

— Бах-бах-бах! — около десяти фузей противника разрядились в нашу сторону.

Трое моих бойцов завалились на спину, один схватился за плечо. А ведь это ещё мы прикрывались телегами. Потерь могло бы быть значительно больше.

Я перехватил нарезной мушкет, до того не использовавшийся из-за сложности работы с этим оружием. Но еще сложнее было перезаряжать штуцер. И теперь я стал выцеливать того офицера, который смог навести порядок пусть и среди крайне ограниченного числа бунтовщиков.

Такие деятельные командиры должны уничтожаться первыми.

Я ещё раньше, когда мы только выходили к Кремлю, выискивал хоть один нарезной ствол. Для меня, как человека, научившегося стрелять одновременно с тем, как ещё хилые ручонки мальчишки могли держать первую винтовку, мелкокалиберную ТОЗ-8, была неприемлема стрельба «в ту степь». Только видеть цель и поражать ее.

И такой мушкет, пусть и фитильный, был найден лишь только у двух сотен «синекафтанников», что присоединились к нам. Громоздкое, однако, оружие. Но когда-то из похожего мушкета, правда, с колесцовым замком, я стрелять пробовал.

— Вот ты, гад! — сквозь зубы прошептал я, наблюдая за командиром, который кричал на своих подчинённых и выстраивал их в линию.

— Бах! — прозвучал выстрел.

Несколько искр от сгоревшего пороха обожгли мне висок. В плечо мушкет лягнул так, что промелькнула мысль — не сломать бы.

Дым от сгоревшего пороха устремился в сторону, и я увидел корчившегося от боли командира бунтовщиков. Есть. Куда прицеливался, туда и попал. Наверняка живот у него разворотило.

— Пали! — отдал я приказ.

И как только прозвучали выстрелы второй линии, я приказал и им отходить.

Бойцы ринулись ко всё ещё открытым воротам. Я же отходил степенно, наблюдая за тем, как не менее двухсот стрельцов, которые только что стремились спастись и спрятаться за спиной своих товарищей, рванули к телегам.

Да, они увидели, что больше защитников нет, оставался лишь только я один, а все бойцы либо уже покинули позиции, либо прямо сейчас заходили в Спасские ворота.

И всё-таки позёрство и демонстрацию своей смелости нужно использовать дозировано. Ведь сейчас было бы очень логичным начать закрывать ворота, даже если за их пределами остаюсь я.

Так что ноги в руки — и бегом!

— Бах-бах-бах! — раздались выстрелы с башни и стен Кремля.

Рихтер выполнял свою задачу. Он этим залпом отсекал меня от жаждущих расквитаться за все свои страхи бунташных стрельцов.

И вот я внутри Кремля. Выстрелы со стены ещё звучали, но явно бунтовщики не пойдут прямо сейчас на штурм. Нет у них для этого должной организации.

— Расступись! Дорогу! — требовательно взывал кто-то.

Стрельцы и вправду расступались. Большинство смотрели в мою сторону. Ждут ли чего, слова от меня? Я собирался подбодрить бойцов, но уже видел залысину Матвеева, а после показалась его пышная, но с прядями седых волос борода.

— Полковник… — обратился ко мне Матвеев, но из-за его спины вдруг выскочил царственный ураган.

— А! Ты славно дрался! Но я видел, что можно было сделать на два залпа побольше! — скороговоркой, быстро переминаясь с ноги на ногу, как будто бы прямо сейчас готов бежать спринтерскую дистанцию, говорил Пётр Алексеевич.

— Ваше Величество! — сказал я, кланяясь царю.

— Величество? Артамон Сергеич, боярин-то яко меня назвали? — будто бы похваляясь, сказал Пётр Алексеевич.

— Зело чудной наказной полковник. По-иноземному до тебя, твоё Величие, обращается, — хитро прищурившись, говорил Матвеев.

Но после боярин понял, что не об этом сейчас должна идти речь. И множество глаз стрельцов смотрели на меня, на боярина, на царя.

Ай да Матвеев! Ай да сукин сын! А ведь он специально Петра притащил сюда. Сейчас стрельцы смотрели на государя, прятали глаза, переминались с ноги на ногу. Эти люди только что убивали, строго говоря, своих товарищей, они видели в своих рядах пусть и небольшие, но потери. Сейчас же у них другие эмоции.

Они преисполнены чувством подданичества. Как же! Царь! Царь тут!

И вот этот вот приход Петра Алексеевича к Спасским воротам сказал сразу нужное и очень много. Порой наглядность куда как больше поможет, чем самая грамотная и пылкая речь. Теперь бойцы знают, за кого конкретно они сражаются.

— Полковник? Ты же полковник? — обошел меня кругом царь, рассматривая. — Как есть стрелецкий десятник. А дядьки называют тебя полковником.

— Так стрельцы и выбрали меня, Ваше Величество…

— Вот! Изнову! — звонким голосом выкрикнул Пётр Алексеевич. — Григорий Григорьевич, а ты слышал сие? Яко он меня! Величеством вашим! Не твоим, а «вашим»!

Пётр Алексеевич явно забавлялся ситуацией. А я подумал, что если бы он видел то сражение, которое только что разворачивалось и уже утихло под стенами Кремля, то не был бы столь разгорячённым и не выглядел бы счастливым.

— Пётр Алексеевич, буде ли у тебя, государь, желание слышать, о чём мы говорить станем? — спросил Матвеев у малолетнего царя.

Конечно же, Петру было очень интересно, о чём же будут говорить и что делать. Для него, было по всему видно, всё происходящее — игра, в которой Петр Алексеевич чувствует себя в полной безопасности, а то, что происходит за стенами Кремля — так это так… баловство.

Может, и не совсем правильная позиция. Это введение государя в заблуждение. Но вполне понятно стремление представлять все игрой, даже человеческие смерти, если парнишке десять годков отроду. И то не полных, а лишь скоро исполнится.

Но позиция Матвеева удивила. Он словно бы очень хотел присутствия Петра. Причем совещание-то нынче можно провести и без царя. Тогда зачем Матвееву Петр рядом? Пытается государя увлечь? Или что-то другое? Матвеев темнит.

— Мы дозволили тебе, полковник,