Банхар - Болот Ширибазаров

Минут десять Баярма о чем-то говорила с сестрой. Володя сидел в машине и наблюдал за ней. Живот ее заметно округлился. Она подурнела, на лице выступили бурые пятна.

— Хоть и девочка, а все равно ребенок савдака, — подумал Володя. — Подъедает маму изнутри, по чуть-чуть.

Володя вытянул вперед ладони, осмотрел их. Это были обычные, человеческие ладони, не лапы пса. Заметив, что Баярма и ее сестра как-то странно смотрят на него, он опустил руки и пожал плечами. Сестры обнялись. Билигма пошла по своим делам, Баярма села за руль.

— Как Дора Матвеевна поживает? — спросил Володя.

— Хорошо, — Баярма завела автомобиль. — Помнишь, нет? Она же приболела. Но сейчас ей уже лучше. Вот недавно здесь была, по врачам бегала.

— А со мной что случилось? Хоть убей ничего не помню.

— Если честно, сама ничего не поняла. Я же в больнице лежала. Сказали, ты поехал за отарой, буря начиналась. Конь чего-то испугался и скинул тебя. Меня только выписали, и тебя привезли.

— Понятно, — Володя дотронулся до повязки на голове. — Надеюсь, обойдется.

Баярма повела машину по улицам райцентра.

— Скажи, а что с Колей?

— Это который помощником было на заимке?

— Да.

— Погиб. Мы ему аванс дали, он поехал в Забайкальск, на вагоны, а нас об этом не предупредил. Там облава была, говорят. Застрелили. Батуху помнишь? С ним там был. Тоже погиб. Владислав Баторович их забирал. Говорит, где-то здесь за Могойтуем их похоронил.

— А кто такой Владислав Баторович?

— Ну, мы его называли Барнаком Бахановичем, если не помнишь.

— Он жив что ли?

— Жив, конечно. Он сейчас в СИЗО, в Чите. Что натворил, не знаю.

— Туда ему и дорога, — Володя поморщился, сжал виски.

— Что, болит? — заволновалась Баярма.

— Нормально все. А Раджана? С ней все в порядке?

— Мама сказала она сбежала. Оставила записку, написала, что не любит нашего Серегу, просила не искать.

— Забавно.

— Пусть катится, — Баярма насупилась. — Странная девка, мне она сразу не понравилась. Да и видно было что она Серегу не любит. Зачем тогда замуж выходила?

— Ну да. А Серега, жив?

— Сплюнь. Конечно жив. Он же в армии служит. Вот думаем, как ему о Раджане сообщить.

— Да плевать он хотел на Раджану. А Сержуня его, кстати, жива?

— Не пугай, а?

Дальше они ехали молча. Володя иногда искоса поглядывал на нее, на ее живот. Даже на вскидку было видно, что ребенка она носит месяца три, не меньше. Но как это произошло? Может, спросить? Так не поймет ведь? Да и зачем ее пугать? Подумает, что головой сильно ударился. Так и думает. А может и вправду ударился?

В Усть-Нарине Володя не захотел заезжать домой, попросил сразу же увезти на стоянку. Дядя Ваня сидел на крыльце дома и смолил самокрутку.

— Здорово, хозяин, — увидев Володю он кинул самокрутку в мусорное ведро, привстал и протянул руку.

— А собаки где? — Володя оглянулся.

— Волки задавили, недавно дело было. Забежала тут залетная стая. Но скот цел, так что не волнуйся. Батька твой вот утром был, продукты привез. Сказал повестка на тебя пришла. Комиссию надо проходить в военкомате.

— Какая ему комиссия, — проворчала Баярма. — Ну что, к нам поедем?

— Давай я вечером приеду? На лошади? Мне тут, сделать кое-что надо.

— Нет уж, на лошадь ты больше не сядешь. Вечером заеду. Не исчезай, пожалуйста.

Баярма поцеловала его в губы, села в машину. Ее пикап вскоре растворился в степи.

— Я борщ сварил, хлеб испек, рыбки пожарил, батька твой минтая привез. Пойдем, пожрем.

Дядя Ваня вошел в дом.

— Дядя Ваня, скажите, а вы откуда родом? — спросил Володя, осилив вторую тарелку борща.

— С Куйбышева я, — дядя Ваня глотнул чаю, — Самара теперь.

— А здесь как оказались?

— Химичил, тут, в Дружбе. Потом с дядькой твоим познакомился, сюда приехал.

— Не знаете как дядя Дум погиб?

— Знаю. Бандиты его пришили. Совхоз не хотел отдавать.

— А вы знаете такое слово, бузур?

Дядя Ваня нахмурил брови, посмотрел на Володю с прищуром.

— Ты, это, за хозяйство не волнуйся. Я теперь у вас работать буду, не чужие люди чай. Живи там, у Баярмухи. Пусть Дора тебе голову вправит, она умеет это. И лучше не затягивай. Если тебе что-то сблазнилось, просто думай, что кажется. Мне один в Дружбе по пьяни монтировкой по голове дал. Тоже мерещилось всякое. Но я знал, что мерещится, и не обращал внимания. И прошло.

— Скажите, а вы не знаете, мой дедушка у вас там в Самаре не служил, в НКВД?

— Да откуда же я знаю. Не рассказывал. Он же знал, что я с Куйбышева. Сказал бы поди.

— Ну да…

— Пойду я, покурю.

Дядя Ваня взял со стола кисет с махоркой и газету, вышел на улицу. Володя нехотя допил чай, прошелся по дому, откинул матрац на койке, проверил старую курковую двустволку. Ружье было идеально чистым, завернутым в тряпку именно так, как Володя заворачивал. Было видно, что дядя Ваня к оружию не прикасался.

«Неужели бред это все? — Володя сел на койку и сжал голову ладонями, ощутил боль, яркие мушки выступили в глазах. — Это что теперь? Я всю оставшуюся жизнь буду таким, чокнутым чуть-чуть? А если осложнения пойдут? Такое от простого удара по голове не померещится. Ничего не помню, что раньше было, как с Баярмой дружить начал, как случилось все в первый раз, как с лошади упал. Все как в тумане. Только битва, онгоны, сарты, максары, асуры, савдаки, барнаки, Миснэ, Драгоценный… Но откуда я знаю эти слова? Ничего не помню! Неужели так и будет теперь? Чем все это закончится? Надо вечером к Баярме, пусть Дора меня лечит как может. Только не этот туман. В больницу поеду через месяц, обязательно. Следить буду за собой, пока получается. Дай бог пройдет. Дай бог…»

Он откинулся на кровать, положил ладони под голову, уставился на потолок, вспомнил дом Бальжинимы ахая, штурм барнаков, как Коля бился с Дорой в теле Сереги, лицо Раджаны, ее губы, припухшие от поцелуев, еще совсем девичью грудь, как она стеснялась смотреть ему в глаза, ее судорожное дыхание и капельки пота на кончике носа…

— Разве такое может померещиться? Что творится со мной, если мерещится такое? И что со мной дальше будет? А может пусть мерещится? Разве можно такое забыть?

Его блуждающий взгляд остановился на картине, что висела над кроватью. Он вскочил, дрожащими руками снял ее со стены, поставил перед собой на вторую кровать, протер глаза, снова посмотрел. Он точно помнил, что раньше здесь висела картина его отца,