Стражи времени - Лев Юрьевич Альтмарк

Бартини, наконец, слегка улыбается и даже всплёскивает руками:

– Вот он, типичный и вполне ожидаемый парадокс стандартного трёхмерного пространства и одномерного времени! Если вы не допускаете возможности скачкообразного движения времени вперёд, вспять или вообще его способности останавливаться, то иной картины и не получите… Тем не менее, реальность шестимерного мира вполне очевидна, и я это доказал. А кроме всего, это позволяет нам совершать невероятное: оказываться в любой точке пространства и в любой эпохе – даже в такой, когда нашей человеческой цивилизации ещё не существовало или она уже перестанет существовать!

– Опять каким-нибудь косвенным способом: во сне или под гипнозом? Что нам это даёт? Всё равно ничего не понимаю! – никак не могу успокоиться, словно цепляюсь за последнюю соломинку. – В нашей реальности испокон веков существовало только три координаты пространства и всего одна – для времени, движущегося от прошлого к будущему. И мы это реально можем пощупать руками! Что же это всё-таки за трёхмерное время, как его понять? Как его ощутить?

Мой собеседник с сожалением глядит на меня и вздыхает:

– Хорошо, потратим ещё полчаса на теорию, так и быть. Хотя мне казалось, что вы уже давно на моей стороне… Представьте себе мир, в котором мы существуем, в виде киноленты: наше сознание перескакивает от кадра к кадру через некие разрывы непрерывности – чёрные щели небытия. А дальше… Лучше я прочту вам небольшую цитату из того, что подготовил для своей будущей статьи:

«Передо мной качается маятник часов. В своих крайних положениях маятник останавливается, между этими положениями он находится в движении. Качание маятника я заснял киноаппаратом. Последовательные положения маятника на киноленте отображены рядом, они присутствуют тут неподвижно и в одинаковой мере. Но все кадры несколько смазаны: во время экспозиции маятник переместился, центр груза изображён не точкой, а чёрточкой. Когда я увеличивал скорость съёмки, длительность экспозиции сокращалась и чёрточка становилась короче. Что же будет в пределе? Очевидно, я получу вереницу неподвижных дискретных точек, плотно прилегающих друг к другу: тут точка есть, потом она исчезает и появляется рядом. Это та же самая точка? Или исчезла одна, а появилась другая? Что есть движение – сумма неподвижных положений или сумма исчезновений и появлений? Как возникает движение? Куда исчезает и откуда появляется точка? Уничтожается ли она, когда исчезает, или существует попеременно в бытие и инобытие?»[9]

– Теория, теория… Но как самому обыкновенному человеку, не имеющему представления о ваших умственных построениях, попасть в это шестимерное пространство? – давно собираюсь задать этот прямой вопрос, и вот, наконец, решаюсь. – Одно дело – снимать точки на кинокамеру, другое – реально присутствовать. Всё-таки наша жизнь – не кинолента!

– Человек очень противоречиво устроен. С одной стороны, его полностью удовлетворяет данность, в которой он существует, и менять в ней он ничего не собирается, предпочитая извлекать максимум удобств из того, что есть под рукой. Я уже говорил об этом… С другой стороны, он всегда надеется на нечто более комфортное и продвинутое, хотя для его достижения нужно отказаться от того, на чём стоял прежде. Притом отказаться безвозвратно. И это каждый раз ввергает нас в ступор… Вот вы, Даниэль, совершенно реальный и прагматичный человек, и в вашей полицейской работе нет никакой лирики и абстрактной философии, а ведь рассказывали же мне о своём удивительном сне. Что для вас сон? Только ли простая игра воображения или отражение каких-то скрытых воспоминаний и переживаний? Вы не верите в него, и одновременно вам интересно находиться в нём, хоть и страшновато. Вот уже ваше первое сомнение… Может, это и прошло бы, не оставив никаких зарубок в вашем сознании, если бы не повторялось с завидной периодичностью. Как такое расценить?

Бартини вопросительно глядит на меня, но что ему ответить, совершенно не знаю. Усмехнувшись, он продолжает более спокойно и уверенно:

– Скорее всего, это можно было бы определить, выражаясь в расхожих терминах, которые появятся только в ваше время, как свободные путешествия ментального тела по различным мирам. Сказочным, фантастическим, древним – не суть важно. Даже по тому же открытому мной шестимерному пространству, если хотите, потому что оно существует вокруг нас и в нас, а мы до сих пор в него не верим… Вы пока считаете всё это только игрой разгулявшегося воображения, хотя реалистичность увиденного вас шокирует.

– Но лично я ничего не вижу! – подхватываюсь я.

– А замок? А те же «Стражи», что беседовали с вами? – Бартини теперь смотрит на меня, не отрываясь. – Всё, что вокруг – всего лишь отображение того, что внутри нас… Шокирующая, но очень верная истина: исчезнем мы – и наш мир исчезнет… И вот тут мы волей-неволей начинаем задумываться: ох, неспроста это, если происходит с таким завидным постоянством…

Он победно оглядывает меня, словно спорщик, положивший на лопатки своего оппонента, и продолжает, уже слегка сбавив обороты:

– Однако, чтобы управлять подобными путешествиями во времени и сделать их действительно полезными, необходимо провести громадную работу над собой и своим сознанием. Без этого вы как в закрытой комнате, из которой выбраться не можете, так как ключа от дверей у вас нет. Вы глядите в окно, за которым идёт настоящая жизнь, но – без вас… Я бы даже сравнил это с трудами средневековых алхимиков, пытавшихся извлечь золото из всего, что их окружало. Думаете, для них основной целью было банальное получение драгоценного металла? После ряда неудач до них очень быстро доходила пренеприятная истина, что без собственного совершенствования и порой очень болезненного перерождения внутреннего «я» во что-то качественно иное и более высокое, традиционными способами ничего сделать невозможно. Что это за новое «я», и каким оно должно стать в итоге – вот в чём главная загадка. Материальная и духовная сферы нашего бытия наглядно сливались воедино и доказывали, что они исконно неразделимы, и никакое развитие их по отдельности просто невозможно. Большинство бедняг-алхимиков так и остались чудаковатыми и неудачливыми экспериментаторами, трудов и стараний которых никто не оценил и уже вряд ли оценит. А они и не пытались никому ничего доказывать, потому что доказательство ничего, по сути дела, не меняло. Это было лишь попыткой жалкого оправдания своего существования. Главное, что происходило с ними, – внутреннее перерождение, которым мало кто из окружающих интересовался. От них требовали лишь пошлого золота…

Пытаюсь опять ухватиться за словечко, как за соломинку, и спрашиваю:

– Я как-то ещё могу объяснить интересы тех, кто требовал от них золота,