Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

– Нет, – произнес громила на языке Запада. – Если хочешь со мной говорить, говори словами.

Амат опустила руки и села. Ториш Вайт откинулся на спинку кресла и скрестил на груди руки. Нож у него на поясе был с ее предплечье. У Амат перехватило дыхание от страха. Тот, кто сидел напротив, был могуч, жесток и склонен к насилию. Что ж, за этим она сюда и пришла.

– Я слышала, у вас можно нанять людей, – начала Амат.

– Верно, – согласился он.

– Мне нужна дюжина.

– Для чего?

– Этого я пока не скажу.

– Тогда до свидания.

– Я могу заплатить…

– Мне плевать, что вы можете. Люди мои, и я не пошлю их, пока не узнаю куда и на что. Не скажете – разговор окончен.

Он отвернулся, теряя к ней интерес. Амат тряхнула головой, отгоняя досаду. «Сейчас надо думать, а не кипятиться». Перед ней сидел такой же делец, даром что торговал насилием. Выбалтывать тайны клиента ему невыгодно: репутация пострадает.

– Я собираюсь порвать со своим Домом. – Странно было услышать из собственных уст то, что так долго скрывалось. – И затеять одно предприятие, которое будет неугодно моему прежнему работодателю. Для успеха мне нужен источник постоянного и крупного дохода.

Ториш Вайт подался вперед и положил руки на колени. Теперь он смотрел на нее с любопытством. Клюнул.

– И как же вы собираетесь это устроить?

– Есть один человек, его зовут Ови Ниит. Держит дом утех в Веселом квартале. Так вот, я хочу этот дом отобрать.

12

Маати проснулся от стука дождя по ставням. Свет, пробивавшийся в щели, был смягчен тучами, и трудно было судить о времени дня. Ночная свеча превратилась в оплывший огарок. Маати отвел сетку, вздрогнул и встал. За окном город словно исчез, растворился в сером тумане. Даже очертания дворца еле угадывались. На глади пруда танцевали капли, а у влажных глянцевито-зеленых листьев ближайших деревьев вдоль жилок появился красноватый оттенок. В лицо бил холодный дождь. В Сарайкете наступала осень.

С тех пор как уехал Ота – почти две недели назад, – дни стали похожи один на другой. По утрам Маати вставал и отправлялся к Хешаю-кво. Иногда поэт даже перебрасывался с ним тремя-четырьмя фразами. В остальное время они просто сидели рядом на кровати под недобрым прищуром андата, запертого в пыточном ящике. Маати уговаривал поэта есть то, что приносили слуги с дворцовых кухонь: фруктовые сласти, липкие от сиропа, густые хлебные пудинги, простой сыр и яблоки. Каждое утро Хешай-кво снисходил до куска-другого пищи и запивал ее чаем, после чего, кряхтя, поворачивался к Маати спиной. Бессемянный неизменно молчал, но Маати даже затылком чувствовал его тяжелый взгляд.

После обеда Маати отправлялся гулять по садам или читал, а на закате повторял утренний обряд кормления; впрочем, ужин вдохновлял поэта не больше завтрака. Потом, оставив ему ночную свечу, Маати отправлялся к себе, зажигал еще одну свечу, поправлял сетку над кроватью и заставлял себя уснуть. Дни были похожи на один-единственный кошмарный сон с мелкими вариациями, которые только подчеркивали неизменность происходящего.

Маати закрыл ставни, взял чистое платье, умылся и побрился. Брить, правда, было особенно нечего, но ритуал того требовал. К тому же это успокаивало. Он бы все отдал, чтобы Ота-кво оказался рядом.

Маати спустился к столу, где его ждал завтрак: медовый хлеб с черным чаем. Он взял поднос и пошел по коридору в комнату Хешая-кво. Незапертая дверь распахнулась от легкого толчка.

Кровать была пуста. Тонкую, как туман, сетку откинули на сторону, белье сгребли в ком, а под ним угадывалась вмятина, продавленная поэтом за многие дни. Маати трясущимися руками поставил поднос и подошел к постели. На ней не было ни записки, ни какой-нибудь иной вещи – ничего, что подсказало бы, где сейчас учитель и что произошло. Перед глазами возникла тошнотворная сцена: тело, плавающее в пруду. Маати медленно обернулся, боясь увидеть пустой пыточный ящик. Встретившись взглядом с Бессемянным, он облегченно выдохнул, хоть и не помнил, как затаивал дыхание.

Андат рассмеялся.

– Не повезло, мальчик мой, – произнес он спокойно. – Великий поэт, насколько мне известно, все еще жив и достаточно здоров рассудком, чтобы не давать мне воли.

– Где он?

– Не знаю. Он передо мной не отчитывается. Странное дело, Маати-кя: мы с тобой теперь не разговариваем, как раньше.

– Куда он пошел? Что сказал?

Бессемянный вздохнул:

– Ничего не говорил. Просто лежал, как обычно, жалкий и безвольный, точно половая тряпка, а перед последней риской свечи вдруг поднялся, словно вспомнил о встрече, напялил халат и вышел.

Маати заметался по комнате, пытаясь выровнять дыхание и привести мысли в порядок. Должно же быть что-то – любая подсказка о том, где сейчас Хешай, чем он занят.

– Зови стражу, – произнес со смехом андат. – Кричи: великий поэт сорвался с цепи!

– Тихо! – рявкнул Маати. – Мне надо подумать.

– А то что? Накажешь? Меня уже заперли так, что не шевельнешься. Будь я человеком, обделался бы с ног до головы и выпихивал бы дерьмо из клетки. Или ты еще что-то мне уготовил?

– Ничего. Просто… не говори.

– Почему, дражайший мой? Чем я тебя обидел?

– Ты убил ребенка! – выкрикнул Маати, опешив от собственной ярости.

Андат печально улыбнулся в глубине клетки. Бледные пальцы просунулись между прутьями, бледное тело на дюйм придвинулось.

– Ребенок не возражал, – сказал Бессемянный. – Спроси сам, в обиде он на меня или нет. Если я и причинил кому-то зло, то только женщине и Хешаю. И ты знаешь, почему я так сделал.

– Потому что ты мерзавец, – ответил Маати.

– Я пленник и раб, которого держат здесь против воли. Меня вынуждают работать на того, кто меня пленил, а я мечтаю освободиться. От этого ящика, от этого тела, от этого сознания. Это не более морально, чем потребность дышать. Если бы ты тонул, Маати, тебе было бы наплевать на всех.

Маати развернулся и стал шарить по пустым простыням в поисках сам не зная чего. Простыни как простыни. Надо было идти. Предупредить хая. Стражу. Он пошлет стражу разыскать Хешая и вернуть его домой. Сквозь стук дождя Маати услышал, как андат пошевелился.

– Я же говорил, – произнес Бессемянный, – что мы недолго будем друзьями.

В этот миг снизу донесся другой голос, позвал Маати по имени. Женский голос, резкий от волнения. Маати ринулся вниз, перескакивая через три ступени. В гостиной стояла Лиат Чокави. Ее платье и волосы промокли насквозь и прилипли