Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии - Greko

— Более-менее.

— И я… Ладно, хватит валяться! Пойдем! И отряхнись, приведи себя в порядок! Нам бы не помешало умыться, чтобы не шокировать пассажиров «боевым» видом! — Эдмонд рассмеялся, потирая ссадину на скуле. — Да, уж! Размялись! И знаешь, что удивительно?

— Знаю! — я улыбнулся. — Тебе понравилось!

— Да! — Спенсер сейчас был похож на ребёнка, заполучившего вожделенную игрушку. — Судя по твоей улыбке, тебе тоже?

Я пожал плечами.

«Драка-то, может, и понравилась. Но не твои речи, инглез!»

Мы вернулись на корабль. Он убежал в библиотеку писать свои отчеты. Я уселся на палубе в раздумьях, не обращая внимания на суету на палубе. Корабль готовился к отплытию в Редут-Кале.

Я понимал две очевидные вещи.

Во-первых, я попал на Кавказ в момент, когда война здесь, до того тлевшая, запылала не по-детски. Что в Западной, что в Восточной Черкесии она набирала обороты. Кровь уже лилась рекой. Карательные экспедиции русских вглубь внутренних районов, стиравшие аулы с лица земли, изоляция черкесов от всего мира и их беспощадные атаки русской береговой линии, уносящие сотни жизней с обеих сторон — все это вызывало у меня гнев и неприятие. Я не мог не считать борьбу горцев справедливой. Они защищают свою землю, свой уклад жизни, свою свободу, в конце концов. В чем преобразующая роль России? Быть может, через много лет так случится. Но сейчас в Петербурге явно сидят безумцы, если избрали столь дикий способ вернуть народы Кавказа в лоно европейской цивилизации. Но помешать этому у меня нет ни сил, ни возможностей.

Во-вторых, они, эти народы, стали разменной монетой в борьбе России, Англии и Турции. Россию и Турцию еще можно понять. Как-никак Черкесия — их сосед. Происходящее здесь не может не влиять на пограничную жизнь обеих Империй. Но англичанам тут делать нечего. Их планам нужно мешать изо всех моих скромных сил.

Мой выбор сделан. Эдмонд, быть может, мы уже близкие товарищи. Быть может, в будущем мы станем еще ближе и будем прикрывать друг другу спину. Но никогда нам не встать по одну сторону баррикад!

… Около шести вечера прибыли на рейд Редут-Кале. До берега было около пяти миль. Порт был крайне невыгодно расположен: открытое место, дурной грунт и сильное течение впадающей в море реки Хоби. Я снова попал в Грузию!

Не знаю зачем, но я сел вместе со Спенсером в катер, который должен был доставить нас в город. Какой-то дурацкий туристический азарт, несмотря на тревожное настроение, даже безотчетный страх.

Шлюпка с трудом справилась с бурной рекой, окатившей нас вместо приветствия яростными брызгами. Наше суденышко прорвалось через вздымавшиеся буруны. Миновало очередную земляную крепостицу с балаганами, держащимися на честном слове. Вошло в чудесный тоннель из орешника и склонившихся к воде деревьев, оплетенных диким виноградом. Почти версту добиралось до города, пока не пристало к одному из домов на сваях.

Редут-Кале напоминал Венецию или Амстердам, хотя критически уступал им по числу зданий. Товары здесь можно было разгружать прямо с лодок на склады. Мы вошли в лавку с воды, прошли ее насквозь и оказались на улице.

От прежнего торга, как поведал нам не отходивший от Спенсера офицер, ничего не осталось. Блокада покончила с богатым притоком товаров из Закавказья и Европы.

— Раньше, — рассказывал нам лейтенант, — тут можно было купить товары из Вены и Лейпцига, из Персии и Кубачей. Теперь же выбор крайне скуден. Не тратьте время, дамаск не найдете.

Мы пошатались по лавкам, вяло покопались в наваленных кучей дрянных кинжалах и дешевых поясах. Ничего интересного не нашли и отправились на поиск кофейни. Не успели мы допить свой кофе, прибежал взмыленный гардемарин и быстро доложил офицеру.

— Господа! Нужно срочно возвращаться на корабли. Поднимается сильное волнение. Амбаркировка с каждой минутой становится все сложнее. Корвет может поднять якоря, не дожидаясь последних пассажиров.

Мы бросились к шлюпкам. Матросы налегли на весла.

Вылетев из речного тоннеля, смогли убедиться, как быстро все меняется на море. Высокие волны накатывали на берег. Шлюпки с «Ифигении» и «Петра Великого» с трудом пробивались им навстречу. Быстро темнело. Пароход подавал сигналы. Корвет уже выбирал якоря.

Мы взлетали и падали вниз. Руль временами наполовину вылетал из воды. Весла порой лишь впустую били по воздуху. Брызги летели во все стороны. В отдельные моменты вода накрывала нас, чтобы через несколько пугающих секунд выпустить на волю.

— Сильней, ребята, навались! — командовал офицер, сменивший гардемарина на руле.

Мы со Спенсером присоединились к загребным, позволила конструкция банок. Дело пошло веселее. Шлюпка заходила к пароходу с подветренной стороны.

Самый опасный момент наступил, когда следовало убрать весла и не допустить удара катера о борт корабля. Но моряки справились. Шлюпку, теперь качавшуюся на волнах вместе с пароходом, закрепляли на талях. Мы карабкались наверх, мокрые до последней нитки.

В полной темноте корабли отходили от берега в открытое море. Качка усиливалась. Было решено попытаться пробиться к Поти.

Поти! Я скрещивал пальцы в надежде, что мы развернемся. И неведомые силы услышали мои молитвы. Волнение усилилось настолько, что о продвижении на юг можно было забыть. Сутки болтанки в разошедшемся море, подсчет запасов угля, которого могло хватить лишь на четыре дня — и вот принято решение возвращаться в Крым!

«Петр Великий» снова взял на буксир «Ифигению», чтобы преодолеть норд-вест. С черепашьей скоростью мы продвигались по направлению к Ялте. Бурные воды играли с кораблями, как со щепками. Порой казалось, что кормовой фонарь парохода вот-вот окажется на мачте корвета.

Я уже сам не знал радоваться мне или огорчаться перемене курса. Сидеть внизу, на своем месте на палубе пассажиров второго класса, мне представлялось полным безумием. Случись что с кораблем, я не успею выбраться наверх. Но и на открытой палубе было страшно. Я боялся быть смытым волной. И все же я решился остаться снаружи, мокрый с головы до ног.

Наверное, мой дикий вид с вытаращенными от ужаса глазами привлек внимание моего приятеля мичмана Сергея.

— Привяжись к грот-мачте! — прокричал он мне на ухо, перекрывая вой ветра. — Там меньше качает!

Он проводил меня на место, помог обвязаться канатом. Узел, который можно было распутать одним движением руки, я завязал сам — сказалась школа матросов, занимавшихся со мной два дня. Мичман одобрительно кивнул.

— Слышишь! Пушка подает сигнал бедствия! Где-то в районе мыса Адлер терпит бедствие корабль!

Я ничего не слышал