Старый, но крепкий 8 - Макс Крынов

точно не для того, чтобы ввязаться в спор или драку. Апелий привел их за единственным шансом, который эти подростки, возможно, больше не получат. И они это понимали — в отличие от остальных, в глазах беспризорников не было мечтательной поволоки, в них стояла только хмурая, настороженная решимость битых жизнью уличных котов. Эти маленькие люди не верили в чудеса, но были готовы драться за шанс.

Наконец за воротами показалась процессия из десятка мастеров и наставников в темных одеждах. Возглавлял процессию не Свен Дэй — настоятель пусть и согласился с «вербовкой людей с улицы», но не одобрил; его отсутствие на церемонии ясно показывало его отношение. Во главе наставников шагал мастер Линь.

Старик вышел на свободное место перед воротами, поднял руку с небольшим нефритовым жезлом и толпа замолчала. Лишь сзади кто-то галдел, пока его не угомонили: раздался звонкий шлепок и голос замолк.

Усиленный артефактом голос мастера разнесся громом по окрестностям.

— Приветствую вас, достойные люди прекрасного города Циншуя. Я — мастер Линь, заместитель настоятеля славной секты Тьмы. Веками. Наша секта стоит на страже этих земель веками! Когда вы родились, мы уже были здесь. Мы защищали и вас, и ваших дедов и прадедов. Стены Циншуя потому растут и крепнут, они — нерушимая скала, о которую разбиваются любые волны!

Толпа завороженно слушала, затаив дыхание. А Линь продолжал, подогревая интерес, подстегивая патриотизм, чувство родства всех собравшихся людей с маленьким городом.

— Ваши предки спали спокойно, как спите вы в своих постелях, и не боялись, что ночной ветер принесет в ваш дом не ночную прохладу, а запах подкравшегося прямо к дому духовного зверя. Колыбели ваших детей целы, потому что наши стражи без сна и отдыха бдят на границе леса, охраняют и стены, и ворота. Наша секта — это стены, что веками защищают Циншуй от опасностей. Мы — сила, что поддерживает порядок и закон. Именно благодаря секте Тьмы и трудам нашего всеблагого настоятеля у вас есть возможность жить, торговать и растить детей за стенами Циншуя. И сегодня мы дадим самым достойным из вас шанс стать нашими братьями. Шанс стать частью силы, что защищала ваших прадедов и будет защищать ваших внуков. Дети! Проявите себя, покажите, на что способны, и двери секты откроются для вас!

Линя слушали внимательно все, начиная от беспризорников и заканчивая даже самыми надменными богатеями. Площадь взорвалась одобрительными криками, когда старый мастер скомандовал:

— Все, кто жаждет испытать себя, выходите вперед!

Толпа взбурлила. Дети, подростки, молодые люди — все хлынули на свободное пространство перед воротами. Кого-то выталкивали родители, кто-то выходил сам. Дальше подключились наставники, начав сортировать детей по группам.

Каждой группе дали свое задание: взволнованных малышей от шести до восьми лет никто не заставлял бегать и показывать силу. Их отвели в сторону и попросили повторить простые движения, похожие на странный танец. Наставники внимательно следили за пластикой детей, за тем, как маленькие тела ловят ритм.

А вот тех, кто постарше, определили бегать вокруг всего внешнего периметра секты. После пробежки их по одному подпускали к небольшой деревянной арке — старому артефакту секты, вызывающему страх и иллюзорное давление. Кто-то проходил бледный, со сжатыми до белизны кулаками. Кто-то, постояв перед аркой, отступал. Пара детей убежали с визгом и мокрыми штанами.

Наставники следили за соревнованием, обращая внимание не только на физические характеристики. Я видел, как одного парнишку из группы Апелия, ловкого и быстрого, который прибежал одним из первых, вывели из строя за то, что он подставил подножку конкуренту. Наблюдавший за этим Апелий лишь чуть сильнее сжал челюсти.

Мне, искушенному наблюдением за Олимпийскими играми, за биатлоном и гонками, соревнования казались скучными и незрелищными, однако собравшиеся горожане считали иначе: они замирали, задерживая дыхание, когда их дети и дети их знакомых бежали из последних сил, и рыдали в голос, когда наставник сухо констатировал: «Не прошел». Истерики матерей, гневные вопли отцов — многочисленные драмы разыгрывались у меня на глазах.

Отдельно соревновалась группа тех, кто уже достиг закалки. Их испытание было самым суровым: спринт к реке Цин, потом — плавание до замершего посреди реки суденышка и обратно. Ребята выбирались синие от холода, с трудом переводили дыхание и бежали к секте. Наставник Зуго отобрал половину — тех, кто оказался быстрее и сильнее.

Соревнование немного затянулось — пока прошли все отборы, пока подсчитали результаты, пока успокоили истерящих родителей. Площадь, еще недавно гудевшая как растревоженный улей, замерла в напряженном молчании.

Мастер Линь вышел вперед, сжимая бумажный лист, и начал зачитывать имена. За каждым именем следовали сдержанные вздохи, радостный смех и аплодисменты. Рыдания и возмущения последовали, когда мастер закончил читать.

— Прошли восемьдесят человек, — подытожил Линь.

Из трехсот с лишним — лишь горстка. Из этих восьмидесяти — семь беспризорников Апелия. Я видел, как они замирали, каменели, услышав свои имена. Они не радовались, они смотрели на мастера Линя, как олени, пойманные светом фар.

Свернув свиток, мастер Линь начал новую речь: о долге, о чести, о силе. О новой семье, которая ждет за этими воротами каждого преодолевшего испытание. Его слова падали на благодатную почву — в сердца тех, кто только что получил свой шанс.

А потом мастер объявил о празднике.

Из распахнутых ворот секты потянулась вереница слуг с многочисленными подносами. Как по волшебству появились столы, тяжелые бочонки, от которых мощно тянуло хмелем, и огромные котлы, откуда валил пар, умопомрачительно пахнущий мясом и специями.

Очередной жест силы, как и освоение особняка. «Смотрите, мы сильны и щедры!»

Толпа оживилась и потекла к угощениям. Звучал смех, крики, стук деревянных кружек. Однако я смотрел мимо празднующих — на тех, кто не прошел. На прочих ребят Апелия.

Они не спешили к столам. Даже те семеро, что только что были отобраны, жались и пугливо поглядывали по сторонам.

Я видел, как парнишка лет десяти, в пыльной одежде, с исхудавшим лицом, делая вид, что поправляет одежду, протянул руку к краю стола, схватил лепешку и судорожно сунул ее за пазуху, озираясь с диким, испуганным взглядом. Он не понимал, что объявлен праздник, что можно просто подойти и взять лепешку, и никто не будет бить по пальцам и кричать. Жизнь научила его другому — украсть, спрятать, выжить.

Я подошел к Апелию, поговорил. Мы быстро подхватили один из котлов и отнесли его в сторону, где дети могли безбоязненно разливать сытное варево по тарелкам. А пока они кушали, я украдкой рассматривал их.

Мелкие, щуплые для своих