Два в одном: Близнецы и древняя вражда - SecretKeeper

передала в голову девушки, и там было знание что с ней будет за нарушение клятвы верности. Ужасающее по своей природе и степени изощренности проклятье падет на клятвопреступника. Если честно от одной лишь мысли — меня буквально затошнило.

— Ты произносишь слова по доброй воле. Произносишь, понимая, что они значат, и каковы последствия предательства. Не передумала? — вскидываю голову, и наблюдаю за ее реакцией. Если честно — на ее месте я бы сейчас отказался. Но на ее лице не дрогнул ни один мускул.

— Нет. Я с тобой до конца, — ответила она ритуальной фразой.

— Тогда преклони колени: последний раз в своей жизни, ибо после этого отныне и навсегда ты ни перед кем больше не склонишься, — произнес и я часть фразы ритуала.

И Су Джин уверенно опустилась на колени, склонила голову.

' Клянусь волей и кровью своей.

Имя моё отныне принадлежит тебе.

Слово твоё — мой закон, воля твоя — мой путь.

Да падёт на меня кара тысячи проклятий, если предам.

Пусть плоть моя сгниёт, а душа будет скована,

если нарушу эту клятву'…

Китсу охнула и поднесла руки к лицу. А от меня и от девушки потянулись призрачные нити, соединились и завязались в сложный красивый узор. Полыхнули багровой вспышкой и растаяли в воздухе.

— С этой минуты — ты мой тайный слуга и приспешник. Живи, правь, покоряй и превозмогай. И будь готова явиться по первому моему зову.

— Всегда, — откликнулась она и склонила голову, а потом поднялась с колен и вдруг искренне улыбнулась. — А знаешь, мне так полегчало! Не знаю почему, но теперь я спокойна, словно что-то во мне знает: отныне все будет хорошо и… правильно.

* * *

Вспышка света, Исао замер, его взгляд устремился в никуда. Прошло около минуты, прежде чем он пришел в себя. Лицо стало пепельно серым, глаза угрожали буквально выкатиться из орбит. А губы тихо зашептали:

— О великий Будда… Шелковый Леопард… Бомба в поместье… теракты в Японии… Потерпевший крушение самолет, а на борту двадцать девять человек, верные воины и защитники Альянса… столько козней, подстав, вероломства, пять разожженных открытых конфликтов с другими группировками, потерянный рынок в Южной Америке… везде потом находили следы, словно едва уловимый смрад этого человека. Сколько на него устраивали облав, сколько раз пытались выманить, какие только награды не объявляли — все тщетно. Я уже даже подозревал, что это не человек, а Онрё — мстительный дух, который наказывает меня за грехи прошлого…

Исао замолчал, тяжело вздохнув, прикрыл глаза.

— И сейчас, мальчишка, у которого еще усы и борода толком не выросла, и среди моих слуг без году неделя — вдруг принимает под покровительство дочь моего поверженного врага, которая на поверку оказывается тем самым ублюдком, которого я ищу вот уже три года… И да, информация, которую ты раздобыл — действительно ценна и важна, и многое теперь встало на свои места, а еще большее — предстало в новом свете, многое требуется переосмыслить. Но пока что я не готов смириться с этим всем. И к слову, это и есть те самые смягчающие обстоятельства, о которых ты упоминал? Если да — то их недостаточно. Я тебе четко дал понять: жизнь моей дочери важнее всего. Если тебе потребовалось так срочно отлучиться — ты мог обратиться ко мне, и я дал бы тебе в качестве прикрытия целый отряд «Теней». И никто и никогда бы их не обнаружил, пока не стало бы поздно! Поэтому это не принимается как оправдание. Ты будешь подвернут наказанию. И с этой минуты ты более не страж моей дочери…

— Отец! — вышла из-за моей спины Китсу. — Нет! Я не согласна! И не соглашусь ни на кого другого! Это мне решать!

— Что ты себе позволяешь! — зарычал Исао. — Это решать не тебе. В тот день, когда его дом был захвачен — он произнес мне клятву служить, пока не вернет долг. Я давал ему шанс освободиться, но он им не воспользовался. Поэтому — он мой слуга по клятве. Кобун. И принимать решения о его назначениях буду я.

— Нет, — тихо проговорила Китсу, и решительно шагнула вперед, встав между мной и Исао. — Не тебе решать, отец. Я уже взрослая, и сама принимаю решения. Моя покорность — это лишь дань уважения, которую ты принимаешь за слабость. Времена моей юности прошли!

Она гордо вскинула голову, и сделала шаг вперед.

— Ярик — мой! И он мне не слуга, он мой…

— И кто же? — с насмешкой спросил Исао. — Давай, заканчивай свою фразу, дерзкая девчонка! Кто?

Я глянул на девушку и понял, что это непросто ей дается. Видно, что она нервничает, переживает. Видимо еще никогда в своей жизни она не осмеливалась возражать Исао. Но еще я понимал, что сейчас в ней говорит не голос разума, а что-то другое. Инстинкт кицунэ, или остаток пубертатного бунта, не знаю. Поэтому, я мягко беру девушку за плечи, и отодвигаю в сторону.

— Ярик? — удивилась она.

— Твой отец прав, Китсу. Я… заслужил. Я должен был подумать о том, что подвергаю тебя риску. И хотя это и правда было крутое приключение, и ты круто меня подстраховала, я не должен был тебя брать.

— Но…

— Спасибо за помощь и доверие сестренка, — я погладил ее по голове, грустно улыбнулся и повернулся к Исао.

— Я готов, Сирогане-сан.

Тот хмыкнул, и на его лице проступила слабенькая улыбка. Кивнул.

— Очень хорошо. Может ты не так и безнадежен, юный выскочка. Танака! — подозвал он, и тот появился бесшумно откуда-то у меня из-за спины.

— Яромир Харт наказан. На три дня — в тюремную камеру его, — распорядился Исао, и я вздрогнул. Взял себя в кулак, коротко поклонился. Потом шагнул к Китсу.

— Все будет хорошо. Не делай глупостей, Сестренка. Я это заслужил…

— МЫ это заслужили! — возразила девушка. — Значит и наказание — общее! Посади меня тоже под замок, Отец!..

Но я уже не слушал, потому что Танака тихо взял меня под руку и повел куда-то вдаль, к двери полуподвального помещения под традиционным зданием усадьбы.

Мы прошли несколько поворотов, спустились на два этажа под землю и наконец оказались в тускло освещенном помещении, похожем на… старую тюрьму. Решетки были ржавые, света мало, в воздухе витала какая-то сырость. Танака привел меня к одной из свободных комнат, открыл двери и втолкнул вовнутрь. Помедлил немного, сделал шаг вперед, приблизившись почти вплотную и вдруг сказал тихо:

— Я не разделяю твоего своеволия, не одобряю твоей самонадеянности… но я уважаю твою храбрость, решимость