Учитель. Назад в СССР 3 - Аристарх Риддер

слегка напрягся, затем вспомнил, где нахожусь, и расслабился. В этом времени в глубинке Советского Союза вряд ли знают про споры сибирской язвы, которыми убивали с помощью вот таких вот конвертов.

— Что это? — забрав конверт, поинтересовался я.

— Приглашение, — Зина мило смутилась, хлопнула ресницами и очаровательно улыбнулась.

Что не говори, а улыбка красит любую девушку, а если улыбка искренняя, то и вовсе так меняет лицо, что отказать невозможно.

— Приглашение? — изумился я. — На концерт в дом культуры? Зинаида Михайловна… — я замолчал, подбирая вежливые слова. — Я, конечно, польщен, но вы вроде замуж выходите, или я ошибаюсь?

Я в недоумение поглядывал на почтовую бумагу в своих руках.

— Егор Александрович! Ну, что вы, право слово! — вспыхнула Зина, вмиг растеряв всю свою женскую прелесть. Передо мной стояла еще не фурия, но где-то близко. — Приглашение на свадьбу! Н мою свадьбу с Петром!

— С кем? — я уставился на Зину как на умалишенную. — Зинаида Михайловна, вы за Рыжего замуж выходите? Зачем вам этот… асоциальный элемент! Вы достойны лучшего!

— Спасибо, — улыбнулась Зиночка, но тут же вытаращила глаза и возмутилась. — Что⁈ За какого Рыжего? Егор Александрович, скажете тоже.

Зиночка быстро сообразила, о ком речь, замахала руками, поджала недовольно губки, и окинула меня озадаченным профессиональным взглядом. Похоже, засомневалась в моем психического здоровье.

— Да кто за него пойдет, за дурака и бабника такого! Кроме разве…

На этом моменте фельдшерица запнулась и замолчала, посмотрела куда-то поверх моего плеча. Все ясно, подошла тетя Клава с моими покупками. Три, два, один…

— Вы брать будете, или разговоры разговаривать? Говорильню на улице устраивайте. Или вон в культуре, на партсобраниях, а у меня тут рабочее место, неча мешать. И так ухи пухнут от разговоров. Ты что, Зинаида, никак замуж выходишь?

Клавдия безо всякого перехода накинулась на бедную докторшу.

— Ну, слава те Хосподи! Поди, пора уж, а то вона сколько лет. По старому-то перестарок, считай. И кто ж на тебя позарился, красоту такую? — по-простому выдала тетя Клава, не стесняясь. — Егор Александрович, вы покупки-то не забудете, — тут же переключилась на меня.

Не знаю, как со всеми остальными, со мной тетя Клава всегда была предельно вежлива, местами даже чересчур заботлива, насколько умела, конечно.

— Так что, Михална за кого замуж лыжи навострила? Неужто за вдовца Петьку? За Безухого? У него ж кусочек уха-то отстрелили, Егор Александрович, вот как есть, отстрелили! Вот свезло, так свезло Петьке-то!

— В чем же его везение? — поинтересовался я, заполняя образовавшуюся паузу. Клавдия Валерьяновна довольно кивнула и пояснила:

— Так, а что, не свезло что ли? Пуля-то ухо отчикала, чик-чик, а сам-то живой. Ежели бы в голову, то все… Да-а-а… Эх, хорошая была Ефросинья… да сгинула в войну… Ты, Зинаида, рисковая.

Тетя Клава закручинилась, широкое лицо ее сморщилось, губы в красной помаде сжались в неприятную кровавую рану. Массивная грудь тяжело колыхнулась, отчего прилавок, на котором женское достояние возлежало, по-другому не скажешь, слегка задрожал. Мы с Зинаидой молчали, не пытаясь даже встрять в поток речи Клавдии. Занятие это бесполезное, да и опасное порой. Клавдия Валерьяновна за словом в карман лезет. Настроение любому запросто может испортить.

Зинаида выдохнула, решив, что тетка выдохлась, раскрыла было рот, чтобы ответить, но продавщица снова заговорила.

— Так за него что ли? И не боишься? Дети-от у него ну чистые дьяволята, никакого сладу с ними нету! Верка-то пыталась Коровайкина! Ну, чего хмуришься? Давно то было, до тебя еще. Доярка наша с фермы, — почему-то принялась пояснять именно мне тетя Клава. — Хроменькая она, ей за любого замуж-то сгодится. Ногу ейную вилами пробило по той осени. Ну, так и куда там, сбёгла, все приданое оставила! Выжили ее пасынки-то из отцова дома!

Тетя Клава выжидательно уставилась на Зину. Фельдшерица то краснела, то бледнела, то синела. Раскрывала рот, как выброшенная на берег рыба, но не могла вставить ни словечка в поток бурной Клавиной фантазии.

Я старательно прятал улыбку, удерживал вежливое выражение на лице. Встревать в разговор женщин, особенно сельских, иной раз себе дороже. Так ославят в случае чего, вовек не отмажешься. Но это бы ладно. Если почуют угрозу своему женскому авторитету, враз позабудут свои распри и накинутся уже на меня, сообща, так сказать.

— Вот еще! — фыркнула Зинаида. — Нужен он мне больно. Да и старый он.

— Чегой-то он старый? — удивилась тетя Клава. — Сколько ему? — продавщица задумалась. — Да почитай годков сорок пять и есть, или полтинничек уже? Да, не, юбилей не справляли, сорок годков-то, никак не больше. В самом соку мужик. Самое то, мужчина опытный, опять же, хозяйственный. Доперебираешься, Зинаида Михална, так в девках и останешься!

— Я замуж выхожу, Клавдия Валерьяновна! — сердито отчеканила Зина. — За Петра выхожу! За другого! — выкрикнула Зиночка, не выдержала такого напора.

— Это ж за какого другого? Больше у нас в колхозе-то и нет Петров. Басурман так вовсе старый? — озабоченно нахмурила брови Клавдия. — Волыханский погиб, похоронку мать получила… да и жена у него и двое дитёв осталися…

— Из колхоза «Огни Советов»! И уезжаю из вашего Жеребцова. Насовсем! Ноги моей тут больше не будет! — взбеленилась Зинаида. — Все! Теперь сами, без меня!

Выдав сердитую тираду, Зиночка развернулась ко мне с очаровательной улыбкой.

— Так вы придете, Егор Александрович? В субботу, в пять часов. Регистрация у нас в райцентре. Только близкая родня, — оправдываясь, затараторила фельдшерица. — Потом в фотоателье карточку сделаем на память. Отмечать будем тут, у нас, в колхозной столовой, товарищ Лиходеде разрешил. Гостей, за сотню, -горделиво заявила доктора, кинув гордый взгляд на Клавдию, которая внимательно слушала, навалившись грудью на прилавок. — Петенька у меня лучший комбайнер, заслуженный работник сельского хозяйства! И медали трудовые имеются. И грамоты от руководства! Передовик! –похвасталась Зина и снова расцвела.

Экие метаморфозы происходят с влюбленной женщиной. Я искренне любовался похорошевшей девушкой. Надо же, никогда не замечал. Жил бирюк, бирюком, кроме службы и своих парней знать ничего не знал. Из увлечений книга да рыбалка. Потом вот школьники… И дом с садом.

Мысли пенсионера-одиночки покружились и исчезли. Все чаще я чувствовал себя молодым активным Егором с хорошим полезным багажом знаний. Все реже вспоминал, кем был на самом деле. Правда, это не мешало мне