По прозвищу Святой. Книга вторая - Алексей Анатольевич Евтушенко

бое младшего лейтенанта Николая Свята тринадцатого августа в районе села Лугины Житомирской области. О том, как раненый посадил подбитый «ишачок» на лес. Как вышел на партизан. Как бил ОУНовцев и немцев в партизанском отряде. Как попал в плен в бессознательном состоянии после взрыва в лугинском лесу.

Старался говорить кратко, только по делу, но всё равно капитан исписывал уже третий лист бумаги.

Рассказал про угон самолёта Ju52 с немецкими штабными офицерами на борту и о том, как приземлился на полевом аэродроме двенадцатого истребительного полка шестьдесят четвёртой авиадивизии.

В этом месте капитан поднял голову и внимательно посмотрел на Максима.

— Так это вы были? — спросил. — Слышал об этой истории краем уха.

— Я, — ответил Максим.

— То есть, вы хотите сказать, что в одиночку, ещё не придя в себя после контузии, смогли захватить транспортный немецкий самолёт с вооружённой охраной.

— Что значит, хочу сказать? — пожал плечами Максим. — Именно это я и говорю.

Глаза капитана сузились, Максим почувствовал, как тот напрягся.

— Откуда вы знаете немецкий? — резко и отрывисто спросил капитан.

— Учил в коммуне и потом в училище. У меня вообще способности к языкам.

— Не врать мне! — заорал капитан и грохнул кулаком по столу. Затем выхватил пистолет, вскочил с места, обогнул стол и приставил ствол ко лбу Максима.

— Vorname, Nachname, Rang⁈ — выкрикнул он. — Wo bist Du zur Schule gegangen? [1]

Максим даже не стал переходить в сверхрежим. Одним быстрым и плавным движением убрал голову с линии выстрела, одновременно занёс правую руку за руку капитана с пистолетом, создав упор, а левой вывернул ТТ из его пальцев.

Мгновение, и вот уже пистолет нацелен в голову капитана.

— Не надо так со мной, товарищ капитан, — произнёс Максим, поднимаясь со стула. — Я человек нервный, дважды контуженный, могу и не сдержаться. Допрашивать — допрашивайте, это ваша работа, а вот оружие на меня наставлять не надо.

— Верни пистолет, — побледнев сказал капитан. — Верни пистолет, лейтенант. Поверь, так будет лучше для тебя же.

Максим раздумывал. Капитан был явно из тех, кто хочет выслужиться. Отсюда и дешёвая попытка разоблачить в нём немецкого агента. Хотя, конечно, с его точки зрения она не была дешёвой. Будь он, Максим, и впрямь немецким агентом, при этом не слишком хорошо подготовленным, мог бы и выдать себя.

Но вот вопрос, — что теперь делать?

Вырубить капитана и уйти?

Нет. Куда он пойдёт? В медсанбат дивизии, жаловаться Михееву на дурака-капитана, начальника Особого отдела третьей кавалерийской дивизии? К комдиву? Михеев ранен и только что, как и он, вышел из окружения. У него никакой власти, пока не пройдёт проверку. А комдиву Малееву младший лейтенант Николай Свят вообще никто. За подобную выходку генерал-майор его, пожалуй, немедленно арестует и будет прав. Это армия, сынок, не может какой-то младший лейтенант хвост поднимать на целого капитана государственной безопасности. За это наказывают.

Так что же, не нужно было этого делать?

Неважно. Он уже это сделал. Продемонстрировал своё превосходство. Значит, нужно демонстрировать его дальше.

Максим резко поднялся со стула.

Капитан отшатнулся, наткнулся на стол.

— Слушай меня внимательно, капитан, — сказал Максим, глядя прямо в глаза особисту и приставив пистолет к его лбу. — Я уже говорил, что в одиночку захватил Ju52. А перед этим один убил шестерых украинских полицаев и спас от смерти двенадцать евреев, включая женщин и детей. И это не самые значительные эпизоды моей богатой биографии. Ты что же думал? Что я, бывший беспризорник, без двух минут уголовник, а ныне боевой красный командир Николай Свят, прошедший такое, что тебе и не снилось, испугаюсь какого-то капитана госбезопасности, который, судя по всему, и пороха не нюхал? Ошибаешься. И ошибаешься очень сильно. Так сильно, что это может стоить тебе карьеры, разжалования и отправки на фронт простым рядовым. Если не веришь, могу объяснить в двух словах. Я лично спас начальника Особого отдела Юго-Западного фронта комиссара государственной безопасности третьего ранга Анатолия Николаевича Михеева и вместе с ним командующего пятой армией Михаила Ивановича Потапова. Сейчас им оказывают медицинскую помощь и, думаю, с ними всё будет в порядке. Или ты полагаешь, что Михеев и Потапов после окружения попадут в опалу и даже будут арестованы? Если так, то глубоко ошибаешься. Впрочем, я уже это говорил. Короче, капитан. Мы можем поступить по-хорошему и по-плохому. В первом случае я возвращаю тебе пистолет, мы делаем вид, что ничего не произошло, и ты продолжаешь свою работу. А именно — подтверждаешь мою личность и возвращаешь в полк. Когда я говорю полк, я имею в виду двенадцатый истребительный, в котором очень успешно воевал, пока меня не сбили второй раз. Я лётчик, и хочу бить врага в небе. Больше скажу. За оперативную помощь в этом вопросе, справедливый и законный подход к делу обещаю при случае замолвить за тебя словечко перед Михеевым, когда он выздоровеет и снова войдёт в силу. Тебе всё понятно, капитан?

— А по-плохому? — спросил капитан.

— По-плохому я тебя просто убью, — ответил Максим. — Скажу, что ты накинулся на меня с пистолетом, завязалась драка, случайный выстрел и — всё. Конец пришёл товарищу капитану госбезопасности Дондышу Борису Михайловичу. Погиб при выполнении служебных обязанностей, проявив при этом исключительную дурость и самонадеянность.

— Тебе это не сойдёт с рук, — сказал капитан.

А он упрям, подумал Максим. Не отнять. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Нет, всё-таки плохо. В гибкости — сила. Особенно она важна для сотрудника госбезопасности.

— Конечно, нет, — сказал Максим. — Скорее всего, меня будут судить. А на суде выплывут все мои героические дела и выступят свидетели. Тот же Михеев. И Герой Советского Союза, командир двенадцатого истребительного полка майор Коробков Павел Терентьевич. А также командир сорок второй стрелковой дивизии генерал-майор Васильев Илья Васильевич, под чьим началом я воевал, когда мы выходили из окружения. И много кто ещё. Знаешь, чем кончится? В самом аховом случае меня разжалуют и отправят в штрафбат — смывать преступление кровью. Ни первого, ни второго я не боюсь. Смою, верну звание, снова буду летать и бить врага. А погибну — что ж, значит, такова судьба. Зато погибну, как герой. За свою страну и весь наш советский народ. А вот ради чего ты сдохнешь, капитан, я не знаю. Ради сомнительной выслуги?

Максим не