Муля не нервируй… Книга 7 - А. Фонд

— А я теперь всё знаю о ваших махинациях с госконтрактами!

От неожиданности я чуть не перелетел через порог калитки, но плотная толпа служащих комитета внесла меня в вестибюль, отрезав от Глориозова.

Так… с этим вопросом ещё надо разобраться.

На работе я себе не находил места. Всё буквально валилось у меня с рук. Даже Мария Степановна, увидев, в каком я состоянии, сделала мне большую чашку сладкого чая и велела ничего не писать:

— А то ошибок ещё там нахомутаешь, — проворчала она.

Я сидел, пил чай, и мысли мои разбегались в разные стороны.

Наконец, она не выдержала и сказала:

— Ой, Муля, иди домой лучше. Не мозоль глаза своим кислым видом! Толку от тебя сейчас вообще никакого!

— Но сейчас рабочее время, — вздохнул я.

— От начальства мы тебя прикроем, — сказала коллега и зыркнула на притихшую Ларису.

Та неуверенно кивнула.

Я поблагодарил, встал и пошёл домой. Размышляя, что делать с Глориозовым.

Так как дома была Дуся, то идти туда не хотелось. Сейчас прилипнет с расспросами. Ноги понесли меня в коммуналку.

Там опять никого не было. Даже Нины.

Я стоял на пустой кухне, курил в форточку и размышлял.

И тут в дверь позвонили.

Так как больше никого не было, я пошёл открывать дверь.

И удивился. Передо мной стоял Барышников, и он был изрядно пьян. Он посмотрел на меня мутными глазами и сказал:

— М-муля… ты меня уважаешь?

На всякий случай я кивнул. Нет. Я его не уважал, но он сейчас был в таком состоянии, что мне стало интересно, что он дальше скажет.

— Так уважаешь или не очень? — не желал отцепиться он.

— Уважаю, — усмехнулся я и добавил, — а что ты хотел?

— Муля, давай поговорим! — выдохнул он, покачиваясь.

Глава 20

— Хорошо, давай поговорим, — сказал я и отступил на шаг, пропуская Барышникова внутрь квартиры.

Конечно, пускать пьяного на территорию уже даже не своего жилья было не совсем правильно, но уж больно любопытно было выяснить, с чем он пожаловал. Как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Я прекрасно помнил, как совсем ещё недавно он активно интриговал против меня, все эти его откровенно глупые наезды, а также как он поддерживал Лёлю Иванову в шантаже и ругани со мной. Я даже не сомневался, что он много чего знает насчёт госконтракта.

История была какая-то мутная, непонятная, я ничего не знал, и это меня изрядно бесило. Вот и Глориозов недавно намекнул. С этим вопросом давно пора было решать.

Ну что ж, интересно, что скажет Барышников.

— Заходи, — сказал я и пошёл на кухню.

Барышников, покачиваясь и цепляясь за косяки дверей, отправился за мной.

— Фу, как здесь противно! Как ту жить можно⁈ — сказал он, рассматривая убогую обстановку коммуналки.

— Все так живут, — сказал я и добавил. — Чай будешь пить?

Я помнил, где в буфете Белла всегда хранила дежурную пачку дешёвого чая. Она держала небольшую коробку с чаем на кухне всегда. Потому что периодически у неё случались приступы бессонницы, и, когда она не могла спать, то сидела на кухне, курила и пила чай. Из-за этого у них в своё время с Ложкиной были частые стычки, потому что Ложкина периодически у неё этот чай отсыпала себе.

Поэтому я открыл буфет в поисках чая. Но, к моему несказанному удивлению, кроме пачки с чаем, среди всевозможного барахла я обнаружил ещё и полбутылки портвейна. Портвейн был дрянной, но, в принципе, на безрыбье, как говорится…

— Портвейн будешь? — сказал я, обращаясь к Барышникову. — Или всё-таки лучше чай? — добавил я лукаво.

— О, выпивка? А давай! — зажегся Барышников.

Я вытащил стакан, протёр его и плеснул туда где-то на треть портвейна.

— Бери. Закусить, правда, нечем, но в принципе он неплохой.

— Да зачем нам закусывать? — хмыкнул Барышников и хлопнул всё залпом. — Твоё здоровье! — Затем взглянул на меня удивлённо и сказал: — А ты что, не будешь?

— Почему это не буду? Буду, — соврал я. — Просто стакан один, я же уже давно тут не живу. А это — посуда соседей.

— А, ну хорошо, — Барышников протянул мне стакан. — Теперь твоя очередь.

Я плеснул туда тоже портвейна, поставил на стол и, словно в задумчивости, подошёл к окну и закурил сигарету. Барышников сразу забыл о том, что этот портвейн предназначался мне, и хлопнул второй раз, уже мою порцию. Я подкурил, немного постоял, выпуская дым в форточку, и подождал, пока портвейн подействует и на так сильно захмелевшего Барышникова.

Когда его окончательно развезло, я спросил:

— Рассказывай, зачем ты пришёл, зачем ты со мной хотел поговорить?

Он уставился на меня изумлённым взглядом.

— Муля, ты чего?

Его язык уже заплетался, и я поспешил надавить вопросами, пока он окончательно не «поплыл».

— Ну ты же пришёл, хотел мне что-то рассказать, — напомнил я.

Барышников дурашливо покрутил головой в поисках свидетелей. Его состояние стремительно ухудшалось в сторону «в дрова», поэтому я торопливо спросил:

— Скажи, вот ты против меня всё время выступал на работе, с Лелькой Ивановой мутили интриги против меня. Что же я тебе сделал такого?

Глаза Барышникова вдруг полыхнули злостью.

— А потому, что тебе всегда во всём везёт! И отец — академик, и квартира какая, и на работу устроили, и в Югославию поехал — всё для тебя! Всё! А сам всегда только ходишь с важным видом. А тут тянешься, тянешься… И живёшь в бараке, и куча младших братьев и сестёр, и на выходных надо ехать мамке помогать в село, и ничего на горизонте нету, сплошная муть, беспросветная.

— Так ты из зависти, что ли? — удивился я.

Барышников пригорюнился и всхлипнул.

— Да ты меня не уважаешь, Муля, какая зависть… Хотя да, обидно это всё. Вот почему такая несправедливость, почему одному даётся всё, а другим — ничего?

— В советском обществе все равны, — процитировал я известную фразу.

Барышников отмахнулся.

— Ой, не рассказывай… Хотя ты ловок, шельмец…

Его язык уже так заплетался, что я с трудом различал слова.

— Что ты знаешь о госконтракте? — спросил я.

Но Барышников вдруг опустил