Муля не нервируй… Книга 7 - А. Фонд

«Чёрт, — подумал я, — не успел».

Я попытался подёргать его, чтобы разбудить, даже потёр ему уши, но он просыпаться не хотел. Вот я дурак! Явно переборщил с портвейном, не надо было ему давать лишний стакан.

С досадой затушил недокуренную сигарету и задумался: что же мне делать с Барышниковым? В квартире больше никого не было, и бросать его одного в чужой квартире, пусть и коммунальной, будет как-то не комильфо. Придут соседи, те же Василий с Августой или Белла, — они, конечно, не поймут, что это у них за пьяный спит на кухне. Ещё милицию вызовут. Зачем вот это вот всё?

Но больше всего меня обуревала досада насчёт того, что я так и не выяснил, о госконтракте. Непонятно было, что конкретно ему известно. Постоянно информация об этом крутится вокруг меня, а вопрос так до сих пор и не был решён.

И такое впечатление, что информационная петля об этом всё сужается и сужается вокруг меня, и вот-вот захлестнёт.

Как же мне всё выяснить? Сидеть дожидаться, когда протрезвеет Барышников? Да он же по-трезвому ничего не расскажет, он меня ненавидит. Идти опять разговаривать с Глориозовым? Тоже не факт. После нашей утренней размолвки, максимум, это он меня пошлёт на три буквы.

Тогда что делать? Пока определённых мыслей не было, поэтому я принял единственно верный в данной ситуации вариант. Если нет исходных данных — нужно просто ждать. Как говорят в Китае, сидеть на берегу реки и ждать, пока мимо тебя проплывёт труп твоего врага. Врагов у меня много, на всех врагов рек не хватит, но, тем не менее, я пока отложил этот вопрос в сторону — займусь ним позже. Завтра всё равно что-нибудь да прояснится.

Я решил бросить Барышникова — пусть сам выкручивается, как хочет. Я сам направился из квартиры на выход. При этом уже практически в дверях столкнулся с Августой Степановной.

— Здравствуйте, — поздоровался и улыбнулся я ей.

Сейчас она уже так не шарахалась от меня, как раньше. Но всё равно особого, приязненного отношения с её стороны я не замечал. Даже то, что она была у нас однажды дома в гостях, когда они лепили вареники всем женским коллективом, — всё равно не подействовало: по отношению ко мне она держалась на дистанции.

— Как там у вас дела? — спросил я. — Где Нина?

— Она… она… — замялась, женщина и даже немножко побледнела. — Сегодня она дежурит… ну, там… в госпитале… сегодня её очередь…

Мне стало стыдно.

Еще на пороге дома я почувствовал, что что-то явно не того. Затем услышал, как в гостиной воркует Дуся и понял, что что-то случилось. И правда — у нас были гости… точнее гостья — Изольда Мстиславовна.

У меня, честно говоря, чуть глаза на лоб не полезли.

— Мне хочется думать, что вы зашли в гости к Дусе обменяться семенам укропа, а не потому что в Комитете что-то случилось, — заявил я, входя в гостиную.

Секретарь Большакова прищурилась:

— А что, просто так в гости к тебе зайти уже нельзя?

— Ну почему же… можно, — ответил я вежливым голосом, — просто если бы ко мне пришёл кто-нибудь другой, я бы мог расценивать это и как визит вежливости, и как угодно, но вы…

— А что я? — поморщилась Изольда Мстиславовна

Я красноречиво промолчал.

— Ну, вот зря ты так, Муля, думаешь обо мне, зря, — покачала она головой, прошлась по комнате, рассматривая картины и эстампы на стенах, провела пальцем по корешкам старинных книг, которые стояли в антикварной стенке. — Да, прекрасная у вас библиотека, я смотрю. И картины какие, и посуда… сразу видно, что здесь семья академика живёт.

— Двух академиков, — поправил я, — мой дед и отчим. А ещё тётя Лиза — профессор.

— Да семья у тебя что надо, — кивнула она, — а вот ты, Муля, как-то подкачал… обычным служащим пошёл. Что же ты в науку не захотел идти?

— Не знаю. Возможно, я в мать пошёл, — пожал я плечами, — или даже в отца. В родного отца в смысле…

— Ну, ладно, — сжалилась надо мной Изольда Мстиславовна, решив, что вежливое вступление согласно этикету выполнено, и чтобы меня больше не мучить, — нам поговорить надо.

Дуся, которая в это время наливала чай за столиком для гостей, сразу всё правильно поняла, поставила заварник, и торопливо вышла из гостиной, плотно прикрыв дверь. Я подивился, что такая хрупкая старушка, как Изольда Мстиславовна, может одним взглядом командовать даже Дусей, которая не признавала совершенно никаких авторитетов и, как рассказывала тётя Лиза, что с нею даже сам Пётр Яковлевич Шушин не решался спорить.

— Так вот, я пришла с тобой поговорить, — Изольда Мстиславовна прищурилась и вперила в меня взгляд выцветших глаз, довольно острый, между прочим взгляд.

— Слушаю вас, — сказал я, а у самого от дурного предчувствия аж сердце сжалось.

— В общем, тут такое дело, Муля. Твой этот проект, по фильму югославскому, он многим не даёт жить. И уж как Ванечка воевал со всеми, как он отстаивал его — ни словами не сказать, ни пером не описать. Ты же сам понимаешь.

Я кивнул, хотя в душе понимал, что не так сильно он и отстаивал, как мог бы.

— От Козляткина, от твоего, вообще толку никакого нет, — вздохнула Изольда Мстиславовна. — Хотя мог бы и подвязаться, начальник всё-таки.

— Что опять Тельняшев мутит? — посмотрел я на неё.

— Да что там Тельняшев, так, мелкая сошка, — отмахнулась она, — Он было попытался «пожать чужие плоды», но не всё у него получилось. Все всё равно все знают, кто занимался этим проектом и кто в результате всё сделал. Но я с тобой хотела поговорить совсем о другом. Сейчас уже заканчивается последний этап, и в самом конце будет большой закрытый показ.

— Так был же, — вспомнил я.

— То черновик смотрели, а сейчас уже полностью готовый фильм, — сказала она, — И на этом мероприятии будут только свои. И все сплошь высокие люди, понимаешь?

Она многозначительно посмотрела на потолок и для дополнительной иллюстрации ткнула пальцем вверх:

— Самые, самые, Муля. Так вот, говорят, там будет даже «Он».

Она опять сделала выразительную паузу.

— Ты меня понял?

— Понял,