Дитя минувшего - Кристина Веда

– Я всегда видела больше, чем должна была. Наверное поэтому, отец Марка нашел меня и полюбил. Это была короткая, но сильная любовь и она принесла мне такой подарок, моего Марка, – и Татьяна Викторовна внимательно посмотрела на меня, уверяя, – чтобы не происходило, я никогда не обвиню своего сына в его тяжелой судьбе. У Марка, как и у тебя, особый путь, я не в праве обвинять вас в чем-то.

– Я понимаю, – кивнула я, хотя не особо поняла. Татьяна Викторовна положила руку мне на плечо, в благодарности, и еще раз напомнила про чабрец, чтобы я не забывала пить травяной настой. А затем вернулась на кухню.

Дверь тихо скрипнула, открывая мне путь в полумрак комнаты Марка.

– Можно? – прошептала я, уже зная, что услышу в ответ.

Марк сидел на краю кровати, уронив голову в ладони. Его широкие плечи были опущены, будто прогнулись под тяжестью горя. Он не ответил. Только пальцы слегка дернулись, как будто хотели отмахнуться от мира, но не нашли сил.

Я шагнула внутрь и бесшумно прикрыла дверь. Комната встретила меня холодной тишиной. Всё было безупречно: заправленная кровать, аккуратные полки, на которых стояли деревянные фигурки и пазлы. Ни пылинки.

Я медленно подошла и села рядом. Матрас чуть прогнулся, плечо коснулось его плеча, едва ощутимо.

– Как ты? – голос дрогнул, предательски мягкий.

– Зачем спрашиваешь? – глухо, устало.

– Я волнуюсь, – честно ответила я.

Он поднял голову. Его глаза… блин, они были красными, налитыми болью и бессонными ночами. Он смотрел с сомнением, изучал не солгу ли я, не отвернусь ли, как остальные.

– За меня? – переспросил он. – Не нужно. Я получил то, что заслужил.

– Не говори так. Ты ведь не виноват.

– Это мама тебе сказала? – его голос стал резче, обжигал, как соль на ране. – Она лжёт себе каждый день. Делает вид, что всё хорошо. Что её сын не убийца. Но все всё знают. Даже если молчат.

– Марк…

Он резко встал, прошёлся по комнате и, снова сев, закрыл лицо руками, почти задыхаясь:

– Ты не видела, как она на меня смотрела, Миша. Она… Филипп… Словно я живое проклятие в их доме. Напоминание о трагедии.

Он дрожал. Не от холода. От всего, что слишком долго держал внутри.

Я медленно придвинулась ближе, коснулась его руки. Положила голову ему на плечо, аккуратно, как будто боялась разрушить то, что и так едва держалось.

– Когда всё произошло, – выдавил он наконец, – мы были на детской площадке. Она не хотела отпускать меня одного… всегда цеплялась, как хвостик. А я… я дразнил её. Не помню за что. Повернулся к ней спиной. Поздно почувствовал. Непростительно поздно.

Он затаил дыхание.

– Эта тварь… – прошипел он. – …Навья. Собака с пустыми глазами. Одного укуса хватило. Одного. Алина даже не закричала…

Я закрыла глаза, удерживая собственные слёзы. Его боль резала меня изнутри.

– Она была в моей кофте. Я дал её ей, чтоб не замёрзла… понимаешь? – Он чуть не сорвался на крик. – Эта тварь пришла за мной. Она перепутала нас.

– Ты не мог знать, – прошептала я.

– Но я должен был! – взорвался он, и его голос эхом отразился от стен.

Я прижалась к нему сильнее. Сердце билось у самого горла. Марк не обнимал в ответ. Его руки обессиленно лежали на коленях.

– Мне очень жаль, Марк.

– Мне тоже, – выдохнул он. – Я подвёл всех. Из-за своей крови. – он горько усмехнулся, но в этом звуке не было ни капли смеха, только усталость и отвращение к самому себе. – Мама любит вспоминать, какой отец был заботливый, будто это оправдывает, что он бросил нас сразу после рождения. Но где он был, когда всё случилось? Где он был в мою самую тёмную ночь?!

Его голос сорвался, задрожал и рассыпался в тишине, как тонкое стекло. Он опустился, уткнувшись лицом в мое плечо, и я крепче обняла его.

Пригладила его чёрные, спутанные волосы, ласково, бережно, как только могла. Казалось, что мы плакали в унисон.

– Мне жаль, Марк, – шептала я.

И в тот миг мы слились в одно израненное сердце. Мы сжимались в этом объятии, словно пытаясь удержать всё, что уже нельзя было спасти.

Со временем слёзы иссякли, дыхание выровнялось. Пелена боли понемногу рассеялась. Марк отстранился, отодвинулся чуть в сторону. Минута слабости прошла. На её месте снова возникла знакомая броня – отчуждённая, ледяная.

– Я не хочу навлекать беду на этот дом дольше, чем нужно, – глухо сказал он. – И тебе нужно найти дедушку. Мы должны уходить как можно скорее.

Я всмотрелась в него. В эту выстроенную стену, между нами.

– Так ты и поступил тогда? – тихо, но прямо спросила я. – Просто ушёл. Чтобы не видеть боль, которую, как ты думаешь, сам принёс.

Он молчал. Ни единого движения. Даже не обернулся.

Я встала. Сделала шаг к двери, но у самого порога остановилась.

– Ты думаешь, что без тебя им будет легче. Что ты лишний. Но загляни в свою комнату, Марк. Здесь чисто. Всё на своих местах. Не потому, что ты не мусоришь, а потому что твоя мама по-прежнему убирается здесь. Каждую неделю. Она ждёт тебя. Верит, что ты однажды вернёшься. И продолжает надеяться. Я уверена в этом.

Я не стала ждать ответа. Просто вышла.

Прикрыла за собой дверь и на миг прижалась к ней лбом, как будто хотела передать ему через дерево свою веру.

День и вечер прошли за семейным застольем. Филипп с интересом и осторожностью расспрашивал у Касима о различиях фольклора у западных и восточных славян и как это повлияло на формирования их культуры и взаимоотношений. Завязалась умная и познавательная беседа, из которой я ничего не поняла, так как общались они на заумном языке, перекидываясь терминами.

Меня же развлекала Ариша, что вместе со мной замешивала тесто на медовые лепешки к ужину. Татьяна Викторовна управляла процессом, а Вихрь умиротворенно, точно довольный кот, положил голову на руки и наблюдал за процессом.

Весь день не работал ни один телевизор или телефон. Как сказал Вихрь, это для моей же безопасности. Я подозревала, что они боялись показать мне то, что происходило в городе и то, что сотворила я. Мне хотелось узнать, что произошло с людьми и Горынычем, но я доверилась Касиму и не спрашивала. Только сердце тихо оплетала скорбь.

После ужина, на который Марк не вышел, Филипп неожиданно позвал за собой и отвел в одну из комнат.

Это