Дитя минувшего - Кристина Веда

Он подбежал ко мне и резко остановился, будто вспомнил, что я могу быть хрупкой. Потом осторожно коснулся моей руки, словно боялся, что она снова исчезнет.

– Ты… ты в порядке? Ты дышишь, говоришь! Даже снова хмуришь брови. Это значит, что ты точно ты! – он выдохнул, радостно всхлипывая. – Ты должна была видеть, как Касим вытягивал из неё свет! Капля за каплей. А потом вплетал его в тебя. А я все-таки спел ей колыбельные собственного сочинения, а потом тебе, чтобы жар прошел. Касим записал.

– Не записал, – фыркнул Касим. – У меня лапы. Но я запомнил.

Я засмеялась. Устало, через боль в плече, но искренне.

Они были со мной. Живыми. Настоящими.

Позже, немного восстановившись, я вышла в коридор вместе с Аришей – маленькой, бойкой, с такими же глазами, как у Марка.

Она болтала без умолку, рассказывая, как Вихрь с Касимом чуть не сожгли занавески, ворожа над моим телом. Но её лепет был лишь на фоне, пока мысли тяжело клубились внутри.

Я не успела подумать сколько дней упустила, сколько жизней сломала, как дверь ведущая на кухню скрипнула.

И всё внутри меня замерло.

К нам вышел Марк.

Молча. Словно просто хотел попить воды и вдруг увидел меня. А я его. Мы оба будто споткнулись и застыли во времени.

Мгновение стало вечностью.

Он остановился, я тоже. Между нами повисла неловкая, но оглушающая тишина. Сильная, щекочущая в пальцах. Я отвела взгляд. Он же продолжил изучать меня.

Марк привёл меня сюда. В свой дом. К своей семье.

Я открыла рот, но не знала, что сказать.

Я ведь даже не знала, что у него есть семья. Почему он мне не сказал? Почему это вдруг обрело для меня такое значение?

– Ты… – начала я, но замолчала на полуслове. Благодарность не шла, а возмущения только бурлило в глубине, еще не оформившись в слова.

Я вновь посмотрела на Марка. Такого домашнего, в шортах и футболке, со стаканом в руках. Но в его взгляде было всё: тревога, облегчение, вина и что-то ещё.

Мы оба забыли про ссору.

Теперь была только тишина, в которой было слишком много чувств.

А рядом Ариша радостно воскликнула:

– А у нас сегодня борщ и оладушки! Ты, Миша, любишь со сгущёнкой или с мёдом?

– Я… – снова начала я, и, к счастью, снова не успела договорить. Голос Вихря из соседней комнаты завопил:

– Я люблю оладьи! Чур мои самые горячие!

И они все спрятались на кухне, пронеслись мимо нас, оставив одних.

– Как твое самочувствие? – тихо, будто испытывая вину, спросил Марк.

– Жива, спасибо.

Точно что-то вспомнив Марк протянул мне свой стакан с водой:

– Хочешь пить?

Я посмотрела на стакан, затем на Марка. Он занервничал и спрятал стакан, неловко закрутился на месте, обернувшись ко входу на кухню.

– Ну да, не из моего стакана. Тебе нужна другая вода. Точнее стакан. В общем я сейчас принесу, подожди…

– Марк, – позвала я.

– Ну да, тебе нельзя долго стоять. Лучше иди на кухню. Я там налью воды…

– Марк!

– Что?

Я улыбнулась шире и шагнула к нему. Своими словами невпопад он сейчас так напоминал мне саму себя и это было приятно.

– Всё хорошо. Пошли на кухню вместе, наверняка ты тоже проголодался.

И взяв его под руку, от чего Марк неожиданно выпрямился, точно оловянный солдатик, мы прошли в столовую, но туда я зашла одна.

Было жарко. На газовой плите пекли оладушки и подкидывали готовые на общую тарелку в центре стола. Румяные и блестящие от масла, они светились и манили. Мой желудок жалко заурчал, пока я наблюдала, как Вихрь и Ариша за обе щеки уплетали оладьи, точно соревновались, у кого больше поместится.

– Вы хоть жуйте! – засмеялась Татьяна Викторовна, поправив узорчатый фартук. Заметив меня и Марка, что выглядывал из-за угла, но не заходил, она вытерла масленые, присыпанные мукой руки и тут же запричитала. – Хватит топтаться, проходите уже. Вы оба не ели. Сначала борщика, потом и оладушки можно. Сейчас я вам всё налью, садитесь!

Марк как-то диковато вышел, и мы вместе сели за общий стол. Я надеялась, что он сядет рядом на лавочку, но Марк оказался подле матери и забрал из её рук кастрюлю. Без слов он разлил борщ по тарелкам и поставил греться.

Жужжание микроволновки приглушило тихое состязание Ариши и Вихря. В их глазах читалось желание уделать соперника, и они не увидели с какой потаенной печалью посмотрела Татьяна Викторовна на Марка. Тот упер взгляд в пол, точно нашкодивший мальчишка и упорно избегал контакта.

Стоя рядом, они действительно походили друг на друга. Высокие, худые, с черными волосами и нахмурившимися бровями, точно это их привычное выражение. Но вот морщинки на лице Татьяны Викторовны разгладились и она, смягчившись, или отогнав тревогу, вернулась к оладушкам.

Солнце освещало небольшую, но уютную кухоньку. Я выглянула на улицу, отметив кирпичные дома напротив и то, как высоко мы находились. Возможно, этаж десятый, не меньше. Было видно, как крыши многоэтажек упирались в небо. Белые махровые облака ветер мягко утягивал на север.

Под боком возмутилась Ариша:

– Ты ничего не оставишь птичке!

И Вихрь замер с набитым ртом. Он хотел было достать еще уцелевший оладушек, но передумал. Проглотил все за раз большим усилием и отодвинул тарелку.

– Кушайте, – вмешалась Татьяна Викторовна, подкладывая новую порцию, – у нас на всех хватит. Друзья Марка – наши друзья.

На тарелке лежали маленькие солнышки, жирные и блестящие. Также блестели руки и рот Вихря и Ариши.

– Спасибо, – кивнул Вихрь, – но я наелся. Остальное Мише и Касиму оставлю.

– Вихрь! – всполошилась я, вдруг вспомнив последние обеды и ужины. – А разве ты питаешься?

Он задумался и через время ответил словами Касима:

– Это место такое. Как духу, мне не нужна пища, но с этими оладушками и питаюсь энергетикой. Ведь они сделаны с любовью и теплом, а я так оголодал по этому.

Марк поставил передо мной дымящуюся тарелку с красным, наваристым борщом и сел рядом на лавке.

– Приятного аппетита.

– И тебе, приятного аппетита, Миша.

– Если не наедитесь, то скажите, я добавки налью.

С этими словами Татьяна Викторовна выглянула из кухни, позвала Касима, а затем села за стол. Где-то на плите кипятился чайник. Горячий аромат оладушек и душистый настой от заварки витал по комнате.

Касим влетел в комнату и присел на край стола, вцепившись когтями в цветастую клеенку.

Мы обедали так, будто в этом не