Инвестор. Железо войны - Николай Соболев

Как проклятый буржуин и злодей-эксплуататор я с ходу выдал несколько способов зафакапить систему, и это со мной еще Оси не было, он бы таких вариантов накидал десяток. Причем таких, для которых злая воля не нужна в принципе, достаточно безалаберности, которой у испанцев хватает.

Хосе краснел, решительно тер щетину и придумывал способы борьбы с факапами прямо на ходу, на глазах изумленной публики в моем лице. То есть никакой системы, кроме самой идеи, у него не было. Когда проект дошел до создания вооруженных групп «сознательных трудящихся», которые принудят всех к исполнению предписаний ревкома и приему ваучеров, я остановил Хосе жестом ладони:

— Не говоря о том, что вы только что предложили создать полицию, да-да, не спорьте, самую настоящую «классово правильную» полицию, при вашей системе резко упадет достаток.

Он хотел что-то возразить, но я продолжил:

— Не потому, что ваша система плоха, а потому, что она новая. Новое каждый раз требует притирки, наладки, мелких и крупных изменений, на что уходят силы и ресурсы. Вашу систему никто никогда не применял на долгий срок, у вас нет опыта ее внедрения, у вас нет специалистов, знающих, как ее внедрять, поэтому меньше чем за полгода вы не справитесь.

Стоявшие плотной стеной вокруг рабочие зашумели.

— Рикардо, Хавьер, сколько сейчас зарплата на фабрике?

— Средняя около двадцати песет, — тут же ответил активист, а Хавьер кивнул.

— Сколько говядины вы можете купить на двадцать песет?

— Килограмма… — пошевелил губами Хавьер, — четыре… да, четыре.

— Ну вот, а теперь представьте, что на полгода вдвое меньше. И это если вы заставите лавочников принимать ваучеры.

— Мы будем обменивать напрямую у крестьян! — пресек брожения Хосе.

— А крестьянам ваши ваучеры зачем? Трактора покупать?

В задних рядах послышались смешки.

— Коммуны на селе… — начал Хосе.

Но я перебил:

— Кто даст им землю? Все закончится, как закончилось в Эстремадуре, Валенсии и Андалусии. Войска, разгон коммун, возвращение хозяев.

Хосе сжал кулаки и, похоже, был готов арестовать меня или сделать какую еще глупость, но с тихим шелестом шин в сторонке от нашего сборища остановился автомобиль, из которого вышел Махно.

Я все время поражался, насколько он далек от своего киношного образа — обычный работяга из пригородов Парижа, в костюме, пальто и шляпе. А что шрамы на лице — так после Мировой войны у многих так.

Я помахал ему рукой и пригласил в наш круг.

— Нестор Иванович, расскажите товарищам, как вы обходились без денег, какие проблемы были!

Хосе вытаращил глаза и почти раскрыл рот.

— Говорите на испанском! — решительно потребовал Рикардо. — Мы не понимаем вашего языка!

— Это же товарищ Махно! — перехваченным горлом просипел Хосе. — Он не знает испанского…

— Махно???

— Бонжур, камерад Бонавентура! — Нестор протянул Хосе ладонь.

За следующие пять минут руку Махно чуть не оторвали — каждый посчитал своим долгом тряхнуть ее и высказать свое восхищение. Про Махно тут знали, и при встрече с легендарным анархистом горячие испанцы не смогли сдержать восторгов. А Хосе, то есть Буэнавентура, оказался давним знакомым Махно — несколько лет назад они встречались в Париже.

Пока стороны братались, испортилась погода — холодный ветер нагнал туч, солнце ушло, закапал дождь. Превращения его в снег я ждать не стал и предложил перенести общение в столовую. Под это дело люди Панчо и примкнувшие к ним активисты отсекли лишних и дальше мы говорили в тесном кругу, человек на десять, не больше.

— Понимаете, Хосе, когда вы создаете ревкомы в деревне или на шахтах, там возможно улучшение, а здесь вы только сделаете хуже и оттолкнете людей.

— Мы опираемся на сознательных рабочих!

— Вы же материалист? Значит, вы понимаете, что даже самым сознательным рабочим нужно что-то есть, причем каждый день. И чем меньше человек ест, тем меньше его сознательность.

— Можно немного потерпеть ради светлого будущего.

Понемножку в разговоре прорезался конструктив, чему немало помог Махно. Ему переводили на французский Хосе, а на русский или я, или Панчо (ну, сколько мог), так что Нестор слушал очень внимательно.

А потом начал говорить.

И с каждой фразой обычный горожанин растворялся и проступал революционный лидер-легенда. Он рубил воздух рукой, вскидывал ладонь, жестикулировал, и не знавшие ни слова по-русски испанцы завороженно его слушали и, кажется, понимали без запаздывающего перевода.

— Для коллективных действий нужна сильная организация, — втолковывал Махно. — Иначе трудящиеся бьют не кулаком, а растопыренными пальцами, а государство эксплуататоров может легко подавить такие выступления.

— Если бы у нас было достаточно оружия…

— То вас бы подавили чуть позже, — оборвал я мечту, — просто потому, что вы не умеете им пользоваться.

— Мы умеем стрелять! — вспылил Хосе.

— Не все.

— Умения стрелять мало, — отрезал Махно и сверкнул глазами так, что я очень понял тех людей, что шли за ним, — нужно уметь командовать и знать, что делать в бою. Нам такого умения очень не хватало, пришлось заплатить за учебу слишком дорогую цену. Организация, товарищи, без нее никуда. И чем раньше, тем лучше!

Закончилось все тем, что я решил поставить натурный эксперимент — а вдруг анархисты смогут меня удивить? И отдал Хосе и Рикардо три цеха в подопытные кролики, причем разрешил набрать туда самых сознательных рабочих. Цель — превысить мои плановые показатели.

Ничем я особо не рисковал, лучше пусть они обожгутся и бросят эту дурацкую идею сейчас, когда завод в стадии предпуска, когда раздрай не приведет к большим убыткам. Пусть сама жизнь натыкает их носом в лужу. Как говорится, все будет! Но не сразу, и не факт, что у вас.

А в качестве конфетки пригласил завтра на стрельбище в Йанеру. Хотели оружие? Вот и посмотрите, какое оно бывает.

Стрелковые галереи мы устроили рядом с аэродромом — места достаточно, а валы-пулеуловители насыпали из вынутой при строительстве взлеток земли. Первая бетонная полоса уже вовсю работала, и курсанты аэроклуба осваивали У-2, «мораны» и планера, а более опытные пилоты как раз сейчас облетывали… Airbus и Boeing.

Вместо погибшей «белянки» я прикупил две Bellanca C-27 °C Airbus с движками Pratt Whitney на почти тысячу лошадей. А чтобы не складывать все яйца в одну корзинку, заказал два Boeing 80А — конструкция отработанная, успешно летает с 1928 года, все детские болячки давно устранены. Самолеты сильно больше «белянки» — на пятнадцать и восемнадцать пассажиров, ну так кроме меня найдется кому летать, плюс за счет свободного места можно сильно поднять комфорт. Стюардессы, опять же…

От завлекательных образов меня отвлекли первые выстрелы — гости начали бабахинг из астровских