Царевич Алексей: Золото Стеньки - Игорь Черемис

быть полиглотами — тот же Бутлер неплохо знал английский, как язык наиболее вероятного противника, а также лопотал на немецком, поскольку сложно обойтись без этого языка, заходя в ганзейские порты.

Так что разрешение Дорманну на поездку в Астрахань я дал. Не просто так — перед ним ставилась задача скупить как можно больше персидских товаров, что привезут разинцы, за как можно меньшую цену. Кажется, астраханские купцы и сами справились с обманом казаков, но я не видел ничего плохого, если и мы на этом заработаем. К тому же у голландца имелся и свой собственный интерес — в Казани он накупил каких-то громоздких тюков, которыми надеялся расторговаться как раз в Астрахани. Ну а зачем мне чинить ему препятствия? Может, у него получится и самому целиком закрыть свой долг даже без учета возможной доли с добычи.

Смутил меня только Попов.

* * *

Командир стремянного десятка отозвал меня в сторону вечером, накануне их отбытия в Астрахань. Говорил он обычно мало, слова «государь» и «царевич» употреблять не любил, да и вообще — больше пользовался жестами. Я это списывал на его военный опыт — в тылу врага особо не покричишь. Вот и сейчас он жестом предложил мне отойти в сторону от нашего лагеря, место выбрал на виду у всех, но далеко, уши не погреть, а нам любого, кто решит составить нам компанию, будет видно издалека.

— Что-то случилось, Григорий Иванович?

— Пока нет, царевич, но может.

И замолчал.

— Вовсе незачем нагонять такой таинственности, — попенял я.

— Этот немец Дорманн не тот, за кого себя выдает, — всё-таки выдавил Попов.

Я обдумал эту мысль.

— А кто?

— Это не знаю, а потому не скажу, — чуть развел руками десятник. — Где ты с ним познакомился?

Я кратко пересказал историю встречи с Дорманном и его приключений в России.

— Выглядит так, словно он ждал чего-то подобного, — после недолго молчания сказал Попов. — Может, не тебя, царевич, а князя Трубецкого? Никто же не мог знать, что ты отправишься к тому купцу Мейерсу?

— Я и сам не знал за день до того, — признался я. — Но Юрий Петрович у купца бывал. Только я уверен, что он бы на ту девку и не обратил внимания.

Ну да, не у всех в прошлом была некая Ленка, которая пока не родилась.

Попов снова задумался.

— Выглядит сложно, но иногда такое случается, — как-то неохотно признал он. — Случай — да и всё. Но он явно не воин, хотя с воинским делом знаком не понаслышке. Скорее — послух, или на иностранный манер — агент.

Мне всё стало ясно — один разведчик признал в ком-то своего коллегу.

— Почему так думаешь, Григорий Иванович?

— Да посмотрел, как он с народом общается — с моряками этими, с купцами на торгах, со стрельцами. Так и должно себя послуху вести, больше знакомых — лучше для дела. Только я его дела понять не могу.

— Ну да, с Голландией мы вроде не воюем…

— А речь и не о войне вовсе, царевич. Голландцам тоже важно знать, как мы тут живем, чем можно на государя надавить, чтобы себе побольше получить, а нам — поменьше дать.

— Думаешь, они и так не знают того? — усмехнулся я.

Понятие «государственной тайны» сейчас если и существовало, то очень условно. Я, правда, мог оперировать только памятью настоящего царевича, но даже он понимал — лучшей защитой секретов России является то, что никто — и царь в том числе — не знает всего. Нельзя выдать то, что тебе неизвестно.

— Может, и знают — поди их, разбери, — Попов пожал плечами. — Только ты этому Дорманну разрешил в Астрахань отправиться, а ну как он нас казакам выдаст? Может, мы его того — бердышом по голове и в реку? Нет человека — нет и проблемы…

На меня отчетливо пахнуло читанным ещё в школе томиком Солженицына.

— Нет, Григорий Иванович, не надо бердышом, — чуть торопливее, чем нужно, сказал я. — Но приглядывать за ним стоит, если опасение имеешь. Справишься со своими стрельцами? Чтобы точно знать, когда он Разину о нашей задумке расскажет? Или дать кого в помощь?

Попов опять задумался.

— Нет, не надо никого, сами исполним, — решил он. — А если продаст — тогда что?

— Ничего, — улыбнулся я. — Предупрежден — вооружен. Главное — нам об этом сообщи, а мы уж придумаем, что делать. Но ещё главнее — знать, что Разин после этого предательства решит.

* * *

Война это очень долгие перемещения и ещё более долгое ожидание. К месту будущей битвы я и моё войско двигалось почти два месяца — и всё равно нам оставалось добираться туда ещё день или чуть больше. Но это потом, когда будет сигнал от ребят Попова. А сейчас наши разведчики, шпионы и гонцы отправились по отведенным им местам, и нам оставалось только ожидать от них хоть каких-либо вестей.

Камышин находится в ста пятидесяти километрах от Царицына. Вниз по Волге такое расстояние и за расстояние не считалось — если помогать себе веслами и парусами и выйти на рассвете, то мы попадали к месту назначения на следующий день ко второму завтраку.

От Царицына до Астрахани было вдвое с лишним дальше — примерно триста пятьдесят километров. Но нам в Астрахань было не нужно, а вот Разину — наоборот, нужно было выбираться оттуда, причем вверх по течению, что сильно замедляло скорость даже быстроходных казачьих стругов. Если плыть к Каспию, то это расстояние покорялось за три дня. А если обратно — можно смело закладывать дней шесть или даже неделю целиком.

Мы и в самом деле стояли лагерем под стенами крепости на берегу Камышинки — всё было в точности так, как я отписал в Астрахань воеводе Прозоровскому. Если он и его приближенные решат сохранить эту информацию в тайне от горожан, то на этот случай в его городе были и другие мои люди, не только официальные гонцы. Те на глаза властям не показывались, сидели по корчмам и харчевням, проедая и пропивая казенные копейки и рассказывая всем желающим,