Товарищ «Чума» 8 - lanpirot

физическое состояние батюшки оставляло желать лучшего. С нашей последней встречи он весьма существенно схуднул, и его глаза, из которых сейчас струился слабый свет (всё это видно было мне только в магическом зрении), глубоко запали.

Шикарная и окладистая борода лопатой превратилась в какую-то неопрятную клочковатую мочалку, как будто её выдирали кусками, да еще и подпаливали огнём. Да еще на лице присутствовали многочисленные гематомы, разной степени тяжести и цвета. В общем, отцу Евлампию основательно досталось в этих застенках. Но он был жив, а это не могло не радовать.

— Изыди, исчадие Сатаны! — Монах закончил молитву, а затем поднял на меня глаза, продолжающие испускать слабое свечение. — Нету у тебя надо мной силы!

Видеть меня отец Евлампий по идее не должен — морок продолжал работать. Однако, проверить, что вообще он может под ним различить — стоило. Я шагнул в камеру и сместился в сторону одной из стен. Светящийся взгляд монаха последовал за мной. Я сместился в другую сторону- ситуация повторилось. Батюшка что-то несомненно видел. Только вот что?

— Я чувствую, что ты здесь, адова тварь! — гулко произнес священник охрипшим голосом. — Скинь с себя завесу тьмы! Покажись! И мы разберемся… — Монах прервался, закашлявшись.

Значит, он просто чувствует меня, может отследить примерное направление, когда я перемещаюсь, но не видит. Иначе, он бы меня сразу узнал, не настолько уж я изменился за время, прошедшее с нашей встречи. Ладно, не буду его мучить понапрасну — и так батюшке здорово досталось в фашистских застенках. И я снял с себя морок.

Когда заклинание развеялось, а я проявился перед отцом Евлампием, тот истово осенил себя крестным знамением:

— Ну, вот, так будет честнее Князь Тьмы… А душу мою тебе не погубить, в отличие от тела…

— Да кому нужна твоя душа, отец Евлампий? — с усмешкой произнёс я, приближаясь к монаху, стоявшему на коленях. — А тело я тебе починю! — И я швырнуло в него малым целительским конструктом, которое уже научился формировать без излишних телодвижений — одним лишь движением мысли.

— Ведьмачок? — Взгляд монаха прояснился, когда я подошёл поближе, но сияние Божественной благодати из него не ушло, лишь немного потускнело.

Разлитая в камере сила Веры монаха, острыми иголками впивалась в мою кожу и обжигала, но особого вреда не приносила. Хотя ведьмака низшего чина она бы размазала, как соплю. Для того чтобы проделать со мной то же самое, нужно было что-то более убойное, какие-нибудь настоящие мощи святого, либо намоленные чудотворные иконы.

— Узнал меня, батюшка? — подойдя почти вплотную к коленопреклонённому монаху, я присел перед ним на корточки.

— Товарищ Чума, ты ли это? — неверяще прошептал священнослужитель, которому с каждым мгновением становилось всё лучше и лучше — целительская печать, несмотря на свою «проклятую» сущность, прекрасно справлялась со своей задачей. — Значит, они тебя по мою душу прислали?

— Отец Евлампий, я тебе уже один раз сказал и еще раз повторю, если по-другому не понимаешь: мне твоя душа и хер не впилась! Я вообще-то сюда пришёл партизан выручать, но кроме тебя и деда Маркея никого в живых не осталось, — горько произнёс я. — Опоздал я, батюшка… Как есть опоздал…

— Казнили их всех еще третьего дня… — тяжело произнёс монах, продолжая внимательно изучать мою физиономию, сплошь залитую кровью. — А ты сильно возвысился, ведьмачок… Когда мы с тобой виделись — ты совсем никчемным новиком был. А сейчас сила в тебе великая бурлит… Тьма изначальная… Даже смотреть на тебя страшно…

— А ты и не смотри, отче! — хищно улыбнувшись, посоветовал я инквизитору. — Мы с тобой сейчас на одной стороне, и враг у нас один — фашисты. Вот как с ними покончим, можно будет и философские проблемы веры обсудить: типа Света и Тьмы, Добра и Зла. А сейчас немца бить надо, папаша! Согласен со мной, отец Евлампий?

— Ох, — буркнул монах поднялся на ноги, — Сатана всегда искушает… Но гитлеровцы — несомненное зло, с которым надо бороться.

— Да не бороться с ними надо! А бить смертным боем! Ты же видел, что они на нашей земле творят? Разве могут так люди поступать? Только нелюди, твари в человеческом обличье!

— Странно мне слышать такие речи от… — Батюшка неожиданно запнулся, смутившись и передумав меня обзывать адовой тварью (я без труда прочел это в его мыслях). — … от ведьмака, — нейтрально закончил он.

— Так ты идёшь, батюшка? — прямо спросил я. — Бить фашистов с чертовым ведьмаком?

— Иду! — Не колеблясь более ни секунды, принял решение монах. — А Господь в великой мудрости своей сам решит, прав я в этом решении или не прав. И я готов понести любое наказание…

— Отец Евлампий, хватит уже себя убеждать! Мы ж с тобой мир спасаем…

— А это, — монах указал на моё окровавленное лицо, — последствия этого спасения?

— Да не бойся ты, младенцев на завтрак я не ел, — слегка неудачно пошутил я, заметив, как батюшка побледнел. — Это была схватка с моими внутренними демонами, — вполне честно добавил я. — И на какое-то время я вышел из неё победителем…

— Не слышу лжи в твоём голосе… — вдруг произнёс священнослужитель. — А кривду адовых исчадий я могу всегда опознать… А вот с тобой эта способность почему-то не работает…

— Так я и не врал, — пожал я плечами, — ни тебе, ни другим.

— Неправильный ты какой-то ведьмак, товарищ Чума…

— Какой есть, батюшка, — отмахнулся я от него, выходя из камеры в коридор. — Пошли уже деда Маркея искать.

— А чего его искать? — трубно произнёс монах, к которому стремительно возвращались силы. — Он в соседней камере.

— Тихо, батюшка, не шумите! — шёпотом осадил я отца Евлампия. — Не будите лихо!

— Ох, и правда! — опомнился бородач. — Я ведь уже и не мыслил об освобождении.

— А вот фрицы об этом совсем другого мнения, — сообщил я ему, — всё размышляют, а не выделить ли тебе новый приход. Тебя так и не раскусили, хоть и помучили знатно…

— Господь терпел и нам велел, — тихо прогудел монах. — А святые сподвижники и не такие мытарства выносили. Так что мне грех жаловаться на судьбу, товарищ Чума. Погоди, так