Тай-Пен - Дмитрий Шимохин

Силинцзы превратились в лабиринт, где за каждым углом ждала смерть. Мы зачищали город, дом за домом. Вышибали двери ногами, всаживали в упор заряды из револьверов, работали прикладами и ножами. С крыш и со стены нас прикрывали нанайцы, не давая хунхузам поднять головы. Лавина нашего штурма, остановленная на мгновение, снова набирала свою сокрушительную, неостановимую мощь. Тайпины, синим потоком ворвавшиеся нам вслед, бросались на хунхузов врукопашную, размахивая мечами-дао. К счастью, несмотря на одинаковую одежду, отличить «наших» китайцев от «не наших» было несложно — хунхузы, как и все маньчжуры, носили косы и брили переднюю часть головы. Этот обычай, подчеркивающий приверженность династии Цин, с презрением отвергался тайпинами, носившими обычные короткие прически.

К полудню мы пробились к центру городка. Улицы были завалены трупами, в воздухе стоял густой чад от горящих фанз. Но продвижение нашего отряда уперлось в три главных очага сопротивления: массивный, похожий на крепость ямэнь Тулишэня, длинное здание казарм, из окон которого огрызались выстрелами, и наскоро возведенную баррикаду на рыночной площади.

Именно эта баррикада из опрокинутых телег, ящиков и мешков с рисом оказалась самой крепкой занозой. Оттуда вели плотный и точный огонь, который прижал к земле наших бойцов. Хорунжий Афанасьев, кипя от ярости, дважды поднимал своих казаков в атаку, но оба раза они, матерясь, откатывались назад.

— Так мы их до вечера не выкурим, — глухо произнес я, наблюдая за перестрелкой. — Будем действовать по-другому.

Я подозвал к себе Лян Фу и Софрона. План был прост и жесток.

— Лян Фу, твои люди — в лоб, — приказал я. — Но не лезьте напролом. Ваша задача — связать их боем. Завалите их огнем, орите погромче, отвлеките, чтобы они не могли и головы поднять.

Лицо тайпина осталось бесстрастным, но в глазах мелькнул хищный огонек.

— Софрон, на тебе соседний дом. — Я указал на фанзу, примыкавшую к баррикаде с фланга. — Возьми ребят и пару бочонков масла. Подпалите эту халабуду. Пусть им станет жарко. А я пойду введу в дело наш «резерв».

Софрон ухмыльнулся, поняв маневр.

Я же бросился к взорванным воротам, где дожидался команды отряд нанайцев.

— Аодян! — проревел я, перекрикивая грохот боя. — На стену!

Молодой вождь нанайцев, который со своими людьми до этого момента находился в резерве, тут же оказался рядом. В его глазах не было ни страха, ни растерянности — только напряженное ожидание приказа.

— Лестницу сюда! — крикнул я. — Аодян, твои люди — лучшие охотники. Покажите им, что такое меткая стрельба! Зачистить стену, двигаться по гребню, бить их сверху, как дичь!

Это был единственный верный ход. Если нельзя пробить оборону в лоб, надо зайти ей во фланг и ударить в спину. Нанайцы, бесшумные и быстрые, как лесные духи, подтащили к стене оставленную нами лестницу. Пока основные силы вели яростную перестрелку у ворот, приковывая к себе все внимание хунхузов, отряд Аодяна уже карабкался наверх.

Первый взобравшийся на стену тут же выстрелил из штуцера, снимая вражеского стрелка, затем подал руку следующему. Через минуту все сорок девять воинов были наверху. Они рассыпались по гребню стены, и ход боя мгновенно переломился. Точные, смертоносные выстрелы охотников, бивших сверху, из укрытий, начали выкашивать хунхузов, засевших в ближайших к воротам домах. Враги, до этого уверенно поливавшие нас свинцом, вдруг стали кричать, падать, пытаться укрыться от огня, бившего им в спины и головы.

Тем временем началась атака на импровизированную баррикаду хунхузов. Тайпины открыли ураганный, хоть и не слишком прицельный огонь, сопровождая его оглушительным, яростным ревом «Ша яо!».

Все внимание хунхузов за баррикадой было приковано к этому живому морю, грозившему их вот-вот захлестнуть.

В этот самый момент на крышах домов, окружавших площадь, появились темные, бесшумные фигуры. Это были нанайцы Аодяна, обошедшие половину города по гребню стены. Они заняли идеальные позиции. Первые же их выстрелы посеяли в рядах врага панику. Хунхузы, до этого чувствовавшие себя в безопасности за укрытием, вдруг начали падать один за другим с пробитыми головами.

И тут с фланга потянуло едким дымом. Софрон сделал свое дело — соседняя с баррикадой фанза занялась, и языки пламени уже перекидывались на первую телегу. Огонь с фронта, смерть с небес и пламя сбоку — это оказалось слишком. Строй оборонявшихся дрогнул. Несколько хунхузов попытались бежать, и это стало началом конца.

Баррикада рухнула. Тех, кто не сгорел и не был убит пулей с крыши, добили в короткой и безжалостной рукопашной схватке тайпины, хлынувшие на площадь.

С падением баррикады сопротивление стало очаговым. Казармы, оказавшись в полном окружении, продержались недолго. После того как Софрон со своими каторжанами методично забросал окна тремя «драконьими зубами», оттуда раздался лишь один протяжный вопль ужаса, и все стихло.

Оставался только ямэнь — роскошное, украшенное резьбой здание, возвышавшееся над невысокими фанзами, — последнее гнездо, резиденция Тулишэня. И мы ударили по нему всей своей мощью. Очередная шашка, заброшенная Титом, вынесла массивные резные ворота вместе с частью стены. Но, когда дым рассеялся, из дымящегося пролома выскочила последняя группа хунхузов — человек пять, одетых в шелка. Похоже, это была личная гвардия этой сволочи, Тулишена.

Очевидно, понимая, что им не уйти, их одноглазый главарь со шрамом через все лицо сделал отчаянный ход. Они ворвались в боковую пристройку, откуда тотчас же донеслись женские визги. Через мгновение они снова вышли во двор, прикрываясь тремя перепуганными до смерти женщинами в богатых, расшитых шелками одеждах. Кажется, это были то ли жены, то ли наложницы купца.

— Стоять! Не стрелять! — проревел я, и бой, кипевший секунду назад, замер.

Хунхузы, держа у горла своих пленниц острые кинжалы, медленно пятились к выходу. Время будто застыло. Я лихорадочно искал выход, но его не было. Любая мощь здесь бессильна. Требовалась точность хирурга. Рядом со мной, тяжело дыша, встал Мышляев.

— Александр Васильевич, — тихо сказал я, не сводя глаз с врага. — Дело тонкое. Боюсь, это по вашей части, господин бретер.

Я увидел, как тень пробежала по его лицу, как оно на миг стало бледным. Одно дело — элегантный поединок, и совсем другое — грязная бойня, где цена промаха — женская жизнь.

Справится ли?

Мышляев молча кивнул. Он медленно, как будто в гипнотическом сне, поднял свой револьвер. Рука не дрожала. Он не целился, нет — он будто сросся с оружием, становясь его продолжением. Его взгляд напряженно ловил малейшее колебание врагов, выжидая того единственного верного удара сердца, когда нужно будет нажать на