Фантастика 2025-155 - Сергей Александрович Плотников

это называется «неприятно»? Да сдохнуть можно, как омерзительно. Будто я уже умер и пялюсь на окружающий мир со дна могилы. Даже дышать, и то приходится через силу.

— Идём, посмотрим, как работает.

Я взял Кижа за локоть, и мы немного прогулялись по особняку. Настасья Филипповна нас не заметила, опричники слегка забеспокоились, но так и не смогли понять причину. Лаврентий Палыч на нас даже не посмотрел, но вслух заявил, что завещание лучше писать до опасных опытов. Вот стервец же!

— Зайдём?

Киж с огоньком в глазах кивнул на комнаты Диего. Испанка, когда не требовалось проводить занятия, предпочитала вставать только к обеду.

Я уже немного притерпелся под «плащом мертвеца», даже желудок перестало выкручивать, и согласился. Если Диего нас не распознает, то испытание можно признать успешным.

Дверь даже не скрипнула, и мы бочком просочились внутрь. В первой комнате у испанки было что-то вроде гостиной: диван, ковры, шпаги на стене и небольшая личная библиотека. Сейчас здесь никого не было, но на столике стояли две пустые бутылки из-под вина и ополовиненная коробка конфет. Похоже, Диего откровенно скучала вчера вечером, но чьим-либо обществом брезговала.

Киж пихнул меня локтем, указывая на спальню.

Во мне заиграло жгучее любопытство пополам с желанием пошутить, и я согласно кивнул. Будем считать это просто маленькой невинной шалостью, да? Просто взглянуть, ничего больше. Я, знаете ли, ещё слишком молод, чтобы не интересоваться красивыми женщинами, а у Кижа это одна из немногих оставшихся радостей. Да и сама испанка любила говорить, что главное — не попадаться, если нарушаешь правила. Так же бочком мы тихонько проникли в её будуар.

Ну, что сказать, требуя порядка от учеников, сама испанка не утруждала наводить даже его видимость. По полу были разбросаны вещи, а на комоде ворохом валялись бумаги и письма. Впрочем, и сама она лежала поперёк кровати, едва прикрытая тонким шёлком. Крутой изгиб бедра, высокая грудь, обнажённое плечо.

Киж млел рядом со мной, уставясь на Диего во все глаза. А я заметил кое-что, выбивающееся из соблазнительного образа. На смуглом плече темнел какой-то рисунок. Татуировка? Клеймо? Я прищурился и разобрал кусочек надписи, идущей кругом: «…tum Officium».

Испанка беспокойно повернулась во сне, и Киж потянул меня к выходу. На ходу я вспоминал, где видел подобную надпись и что она значит.

Глава 34

Собаки

Стоило Кижу убрать «плащ мертвеца», как на меня обрушился настоящий водопад света, красок, громких звуков и запахов. Окружающий мир стал таким ярким и рельефным, что даже закружилась голова. Ёшки-матрёшки, хорошо-то как!

После нашей прогулки Киж выглядел бледнее, чем обычно. Черты лица заострились, под глазами появились тёмные круги, а взгляд стал раздражённо-хищным. Похоже, растягивание маскировки на живого человека не давалось ему бесплатно.

— Ну-ка, повернись ко мне.

Я протянул руку и положил ладонь ему на лоб. Анубис, будто ждал такого приказа, щедро ливанул через неё силу — плотный структурированный поток эфира. Киж охнул, расплылся в улыбке и блаженно закрыл глаза.

— М-м-м…

Едва к нему вернулся нормальный, почти человеческий цвет лица, я убрал руку.

— Ещё!

Киж уставился на меня с выражением дикого голода, будто зверь, у которого отобрали кусок мяса. В очередной раз напоминая: каким бы дружелюбным и послушным он ни был, внутри остаётся поднятым мертвецом. Существом крайне опасным и своевольным, только напоминающим человека. И обращаться с ним надо, соблюдая некоторую осторожность.

— Хватит с тебя, Дмитрий Иванович.

Он недовольно рыкнул, но сумел взять себя в руки.

— Простите, Константин Платонович. Очень сложно удержаться от соблазна, будто рюмку из-под носа увели.

— Ничего, — я хлопнул его по плечу, — ты молодец, справился. Будем знать в следующий раз, что долго под маскировкой ты водить меня не можешь.

Я отпустил Кижа развеяться, а сам пошёл вниз, на первый этаж. После хождения под «плащом мертвеца» на меня напал дикий голод, будто не ел неделю. Но едва я спустился по лестнице, меня чуть не сбили с ног.

— Дядя Костя!

Ксюшка налетела как ураган, врезалась на полном ходу и обняла, уткнувшись лицом мне в живот.

— А я знала, что ты их всех победишь. — Она подняла голову, заглядывая мне в глаза, и затараторила: — Ты самый сильный волшебник во всём мире, я так всем и говорю. А они не верят, представляешь? Приехали фифы наряженные, банты вот такенные, а в магии ничего не понимают. Папа говорит: «Ты должна развлекать кузин, они гостьи». А мне скучно, они только куклы фарфоровые обсуждают, рюшечки всякие, стихи в альбомы записывают. Дядя Костя, настоящие маги ведь не занимаются такими глупостями? Диего говорит, что всегда настороже надо быть, держать магию у кончиков пальцев. Только она последнее время меня заклинаниям не учит, только дышать заставляет. А мне ску-у-у-учно дышать и не бегать. Лучше всполохами кидаться, да?

— Ксения, — прервал её отец, вошедший следом, — мы, кажется, говорили с тобой о приличном поведении и манерах.

— Говорили, папá.

Девочка тяжело вздохнула, отпустила меня, сделала шаг назад и присела в реверансе, придерживая юбку.

— Добрый день, Константин Платонович.

Я решил подыграть. Без тени шутки поклонился в ответ и поцеловал девочке руку, как взрослой.

— Добрый день, Ксения Петровна. Рад снова видеть вас в своём доме.

И пока Добрятников не видел, заговорщицки подмигнул ей.

— Мы обсудим произошедшие события позже, когда я улажу дела с вашим папá.

Она хитро улыбнулась и кивнула мне. Всё правильно: внешние приличия — внешними приличиями, а личные отношения не выставляются напоказ. Добрятников правильно взялся натаскивать дочь, ведь она так быстро взрослеет.

— Думаю, вы можете пока развлечь себя беседой с Настасьей Филипповной, — сказал я чопорно и добавил шёпотом: — Она как раз напекла свежие булочки.

— С корицей! — пискнула Ксюшка и, больше не утруждая себя светскими условностями, унеслась в сторону столовой.

Добрятников вздохнул, глядя ей вслед, и подошёл ко мне, протягивая руку.

— Рад, что вы живы, Константин Платонович. Александра мне подробно всё рассказала, поразив всё наше семейство. Особенно благодарю, что позаботились о моей дочери и не дали лезть в самое пекло.

— Не стоит даже вспоминать, это моя обязанность как учителя.

— Ах, Константин Платонович, стоит, поверьте моему опыту. Сейчас мало кто занимает себя настоящей заботой о воспитанниках.

Минут десять мы с ним так расшаркивались. Добрятников чувствовал себя обязанным мне за обеих дочерей, взятых в обучение, и мне стоило немалых трудов прекратить его славословие.

— Пётр Петрович, сейчас у меня к вам дело. Быть может, вы не откажете мне в некоторой консультации и небольшой услуге?

— Для вас, дражайший Константин