Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

Я ожидал увидеть кого угодно, но, к моему несказанному удивлению, на пороге стоял… Павел Григорьевич Адияков.

– Здравствуй сын, – сказал он, почти не проявляя эмоций.

– Здравствуй, отец, – в тон ему ответил я, – проходи, пожалуйста.

Я посторонился и Адияков вошел. Он осмотрел комнату и констатировал:

– Бедненько, но чистенько. Тебе бы сюда ещё ковёр повесить и нормально будет. Я, кстати, могу достать ковёр.

У меня чуть нервный припадок не случился:

– Спасибо. Не надо, – покачал головой я, сдерживая смех, – я уж как-нибудь сам. Ты есть хочешь? У меня расстегаи с рыбой есть, Дуся готовила.

– Нет, я не голоден, – покачал головой Адияков, – хот от чашки чая не отказался бы.

Чай, так чай. Я раскочегарил примус и поставил кипятиться воду.

На стол я таки выставил Дусины расстегаи, поставил тарелку с порезанным сальтисоном и сыр.

– Сын, ты зачем мать расстраиваешь? – без лишних реверансов начал Адияков.

– Уже наябедничала? – вздохнул я, – это о свадьбе отчима?

– Да, – кивнул Адияков и добавил со печальным вздохом, – нельзя обижать мать. Она тебе мать, она вырастила тебя… сама…

– Модест Фёдорович тоже вырастил меня, – уточнил я. – Так, что не сама. Кроме того, там ещё Дуся была, дед с бабкой… (хотел прибавить «и другие персонажи», но подумал, что он меня не поймёт, и не стал).

Адияков дёрнулся, словно от пощёчины. Уточнение ему явно не понравилось.

– Не надо тебе больше туда ходить, – угрюмо повторил он, – у тебя есть семья.

«Ну началось», – подумал я, а вслух сказал:

– Так вышло, отец, что у меня большая семья: мама, ты, Модест Фёдорович, Дуся. Теперь ещё и Маша будет.

– Твоя семья – мама и я, – упрямо набычился Адияков.

В таком духе мы проговорили ещё минут двадцать. Каждый стоял на своём. Наконец он встал и ушёл. Нетронутая чашка чаю так и осталась стоять на столе.

А я вышел на кухню и схватил сигарету из пачки, которую оставил мне тогда Модест Фёдорович. Чёрт, последняя. Значит, судьба это. Докурю её, раз последняя, и бросаю курить вообще. Всё. Точка!

Приняв такое мудрое решение, я подкурил от конфорки.

Настроение после визита Мулиного биологического отца испортилось капитально. И вот сам не пойму почему. Вроде и человек он неплохой, и Муле добра хочет, ведь это сразу видно. А вот не лежит у меня душа к нему, и всё.

Сам не знаю, почему. Если уж на то пошло, то тот же Модест Фёдорович, он Муле вообще никто, отчим, который его воспитал. То есть для этого тела, Павел Григорьевич – биологический отец, а Модест Фёдорович – никто. Мне должно быть плевать на отчима. Но получается ровно наоборот. Вот такая вот засада.

И вот почему я к нему так предвзято настроен? Потому что он торгаш? Да нет, вроде. Я из двадцать первого века, и в наше время умение продавать – один из самых ценных навыков в быстро меняющемся постиндустриальном мире. Как раз к таким людям у нас всегда относились с уважением и ноткой зависти.

Да и сам я, по сути, коуч, то есть наставник, который продаёт определённые навыки людям. По-другому, платный учитель, репетитор, если хотите. Но там есть свои нюансы, конечно же.

К сожалению, в моём мире эта профессия приобрела много негативных черт, в основном, из-за недобросовестных коучей. Хотя также можно сказать и о любой другой профессии. И вот интересно, почему недобросовестные врачи или космонавты не проецируют негативное отношение на своих коллег, а вот недобросовестные коучи – да. Возможно, потому, что людям кажется, что они гребут деньги лопатой прямо из воздуха?

От размышлений меня отвлёк Печкин, который вышел на кухню с трёхлитровой стеклянной банкой.

Он подошел к крану и принялся набирать воду.

– Опять ты куришь, Муля, – покачал головой он.

– Последняя, – буркнул я, – надо перестать злиться.

– Это из-за гостя твоего? – проницательно спросил Печкин, – кто он тебе? Сослуживец?

– Отец, – признался я

– Так, погоди-ка, Муля, – почесал косматую голову Печкин и даже о банке с водой позабыл. – Запутался я уже. У тебя же отец другой был. Который недавно с девицей приходил, и жениться на ней хочет в один день с нами...?

– Ну да, – кивнул я.

– И как же это? И то отец, и это отец?

– Тот отчим, он меня воспитал и вырастил. А этот – родной.

– Эвона как, – крякнул Печкин, спохватился и выключил воду, а то уже давно перелилось из банки. – А чего вы ругались с ним, раз родной? Нельзя с отцом ругаться, особенно если родной.

– Да не ругались мы, – затянулся сигаретой я, – просто он громко разговаривает, и я с ним тоже.

– Бывает, – согласился Печкин.

– Да он хочет, чтобы я на свадьбу не ходил, – признался я, – и хочет, чтобы я с отчимом больше не общался. Ну а как я могу не общаться с ним, если он меня вырастил и вообще – человек хороший?

– А этот чего он так?

– Да мать его науськала, – и я кратко рассказал историю Наденькиных похождений. – И теперь, когда отчим решил на аспирантке своей жениться, мать начала интриги все эти проворачивать. Поставила вопрос ребром, чтобы я на свадьбу к ним не ходил в субботу. И отца уговаривать прислала.

– Ну, так-то оно правильно, – степенно кивнул Печкин, – ты же к нам на свадьбу приглашен. Но, с другой стороны, раз он воспитал тебя и был за отца, то негоже вот так взять и не пойти. Не по-человечески это будет.

– И вот что мне делать? – я затянулся так, что от сигареты осталось совсем чуть-чуть, почти окурок.

– Думаю, ты должен делать, что следует, – сказал Печкин, – бабы, они завсегда воду мутят, втемяшит что-то себе в голову и давай колотить. А мы на то и мужики, чтобы отличать бабские капризы от деловых предложений.

– Так что бы вы сделали на моём месте?

– На свадьбу я бы пошел, – кивнул Печкин и добавил, – но на нашу ты приходи тоже.

– А с отцом что делать? Он же обиделся. И мать.

– А