Облепиховый остров - Николай Жданов

Профессор с удовольствием наблюдал за выражением лица Рема, которое исказилось из-за странных синтезированных звуков, напоминающих смесь воплей, рыданий и нечто ещё чего-то необъяснимого.

– Нет, это невыносимо слушать. Заткнись, приятель, – Керн снова убрал звук.

На лице человека уже читался ужас и отчаяние. Ничего не понимая, где он и что с ним происходит, он упал на колени и воздел к ним руки, немые губы, судя по всему, просили о помощи.

– Почему надписи на его одежде перевернуты? – машинально проговорил Рем, хотя в данный момент это не было его главным вопросом. После всего, что он пережил на холме, ему было жаль этого человека на экране.

– Я расскажу почему. Понимаешь, это его лучший костюм, который он запомнил особенно хорошо. Вероятно, незадолго до, он любовался своим видом в зеркале, что указывает перевернутая надпись «sadidА». Догадываешься, что это за бренд? Нам повезло, что он не вспомнил себя голым, ха-ха, – с энергичной жестикуляцией объяснил доктор, находясь практически в состоянии эйфории.

Рем осознавал, что и для этого фанатика люди были «все равно что крысы». Эту любимую фразу Керна он, казалось, запомнил навсегда. Сам Рем до этого, хоть и не особо мучился муками совести, но теперь не мог смотреть в эти глаза. Они казались настолько живыми, что исчезало понимание того, что эти глаза всего лишь проекция. Но главное и самое тяжелое для Рема было осознание того, что эти глаза сомкнулись вечным сном не по своей воле, и теперь наблюдали за своим убийцей, будто с «того света». «Я убийца?» – вопрошал Рем, и эта мысль приносила ему странную боль. В прошлом, удрученность от долгих и безуспешных экспериментов и желание скорее приблизиться к цели (конечно же, и жажда славы), казалось, отупили чувства Рема, превратив его в такого же фанатика, как Керн. Но теперь, достигнув заветной цели, а также много раз побывав на холме и увидев зверства сусидов, к нему начало постепенно возвращаться чувство вины и осознание того факта, что он один из убийц этого несчастного (и не только его). Он больше уже не мог видеть даже эту проекцию, которая казалась ему призраком, который будет преследовать его вечно. Рем не выдержал и быстро отключил устройство.

– Нам нужно выбираться отсюда, – с задумчивым и серьезным видом сказал Рем.

– Я бы рад, но как? И куда мы можем пойти?

– Туда, куда я отправил свою семью. Тот город еще не взят и сейчас там спокойно.

– А как нам перевезти все наше оборудование?

– Все это придется оставить здесь.

– Ты шутишь!? Все наши разработки, над которыми мы работали столько лет?

– Мы возьмем только самое необходимое. Только PSI и Капио.

– Нет! Я никогда не покину свою лабораторию без моих разработок и приборов. Ты знаешь, сколько они стоили мне?

– Вы понимаете, это ужасные люди, они сумасшедшие. Все оказалось гораздо серьезнее, чем я думал. Я даже не могу описать вам то, что я увидел сегодня.

– Неужели нет никакого другого выхода?

– Боюсь, что нет. Но послушайте, теперь мы знаем, как это работает, я запишу свои коды на диск, а вы уже знаете формулу «Nutrimentum» – это главное, все остальное мы найдем.

Профессор достал из письменного ящика «Ланцет» и потряс им перед носом у Рема.

– Пусть меня лучше убьют, но это мне дороже жизни! Для меня важна наука, а не моя жизнь или чья-то еще.

– Верно, но как вы расскажете миру о нашем успехе? Осталось немного, о вас будет говорить весь мир, и ваше имя навсегда войдет в историю!

Воодушевленная речь Рема заставила поуспокоиться профессора, и тот задумался.

– Криокамера весит как чертовый слон, ты ведь не спрячешь ее в кармане?

– Нам это не нужно, прибор PSI может работать автономно две недели.

– Я так понимаю, ты хочешь перевезти в нем своего друга.

– Конечно, сеньор Керн, вы это прекрасно знаете.

– Тогда вместо двух у нас останется всего один орган – твоего Капио, поскольку мы не можем вынуть мозг этого человека и затем положить его обратно, повторная трансплантация невозможна, и он умрет.

– Я помню это.

– Ну, тогда имей в виду, что у твоего приятеля будет только один шанс.

– Скажите, сколько вещества нам следует взять с собой, пока вы его снова не приготовите?

– В лучшем случае это займет минимум неделю, если ты дашь мне все, что мне нужно.

– Значит, им надо запастись хотя бы на этот срок…

– Не забывай, что каждый день нужно добавлять по 300 миллиграмм смеси. Каждый день, мой друг, – подчеркнул профессор.

– Про это тоже я помню.

– Ладно, – развел руками Керн.

– Хотите знать, что я видел сегодня? Эти звери приковывали людей к обручу и скатывали их с высокого холма, как ту Святую Суси из нелепых легенд. Несчастные погибли самым страшным образом. Это было самое настоящее дикое и изощренное жертвоприношение!

– Вот как, – спокойно ответил Керн, подняв брови.

– Вас даже это не удивляет?

– Почему это должно было меня удивить? Ведь мы делаем то же самое. Только с единственной разницей: мы это делаем ради своих ценностей, а они ради своих.

– Вы хотите сказать, что мы такие же фанатики и ничем не лучше?

– Бесполезно спорить о субъективных вещах.

– Ладно, оставим этот разговор. Телефонная связь никак не восстанавливается?

– Нет, но Интернет появился, хотя и нестабильный.

– Мне нужно связаться со своей семьей.

Ночь протекла спокойно. Рем занимался настройкой PSI, загружая дополнительные системные коды и внося оптимизирующие корректировки в программную часть. Времени было недостаточно, вернее сказать, критически мало, но он не мог торопиться – необходимо было тщательно проверить каждую мелочь. Он продолжал испытания на незнакомце, борясь с тяжелой мыслью о том, что в ближайшие дни придется снова убить его, и на этот раз – окончательно. Ощущение вины он приглушал, помня о высокой миссии и своем личном долге перед другом. На сон ему оставалось всего несколько часов перед рассветом.

Будильник разбудил его рано утром. Сусиды могли появиться в любую минуту, как это часто случалось. Любое подозрение могло подорвать его работу, и тогда все могло рухнуть, даже хуже – закончиться смертью на обруче. Вечером предыдущего дня он смог связаться с семьей, которую не видел уже более года. Раньше он часто наведывался к ним в Ч., но теперь это было невозможно. Разговор с сыном не сложился. Вчерашний мальчик, за год резко изменился, и Рему было сложно установить с ним контакт. На этот раз