Агент Их Величеств, часть вторая - Александр Н. Александров

не могло не прийти. Я понимала, что подобный отчёт может спровоцировать на определённые... действия Орден Строгого Призрения. Это как минимум. И, честно говоря, очень надеялась на это. Надеялась и боялась... Фигаро, ну как вы не понимаете, – неожиданно голос женщины сорвался на крик, – там же наши дети! В этом проклятом отеле, с этим... с этим…

«Фигаро! Фигаро, приём! Как слышно?»

Несмотря на то, что обстановка никак не предрасполагала к веселью, следователь, против воли, улыбнулся (ему пришлось скрыть улыбку ладонью и ненатурально закашляться). Ментальный голос Артура прогремевший в центре головы Фигаро был точно таким же, как и раньше, в те не такие уж и далёкие времена, когда старый колдун влачил призрачное существование в кольце на пальце следователя. Фигаро сложно было признаться в этом даже самому себе, но пустота, поселившаяся в том месте, где раньше обитал голос Зигфрида-Медичи, тревожила. Будто съехал старый постоялец, что несколько лет жил в соседней комнате, и с которым порой так весело было играть вечерами в подкидного дурака или просто собачиться о том, да о сём. Теперь же Мерлин вернулся, и в центре головы следователя словно бы появилась некая точка опоры, лампа, которую можно было включить в самый тёмный ночной час и вспомнить, что ночь движется к своему закономерному финалу, и что тускло светящиеся алхимический серебрянкой стрелки настольных часов неизбежно бегут, догоняя утро.

«Слышу вас громко и чётко. И, пожалуйста, убавьте громкость, а то орёте как слон в джунглях»

«Вы видели живого слона? – Артур явно заинтересовался»

«В зоопарке... Так вы слышали то, что рассказывали эти...»

«Слышал, слышал. И у меня тоже есть к ним пара вопросов. Даже меньше, чем пара»

«Говорите, я задам»

«Зачем? Я и сам могу. Вообще-то»

В дверь постучали. Фигаро сразу узнал этот стук: резкий, бесцеремонный, но не нахально-яростный, точно стучавший хотел снести дверь с петель (так стучат жандармы и налоговые приставы), а, скорее, назойливо-приставучий.

Четыре пары глаз уставились на дверь; четыре пары глаз, которые объединяло одно: расплескавшийся в них чёрный ужас.

Точнее, пар глаз, всё же, было три; судья Коваль всё так же безмятежно дрых, витая в облаках алкогольной комы.

«Интересно, чего они боятся? Что дверь откроется, и в мансарду войдёт Тренч? Ну и что? Что с того? Если бы этот загадочный колдун, который всё больше смахивает на обидевшегося на весь мир сотрудника Серого Ордена до сих пор не перебил всю эту братию за столом, то, очевидно, такой цели он перед собой не ставил... Хотя, давай начистоту, ты знаешь ответ: страх в своём чистом, рафинированном виде гораздо сильнее большинства других эмоций. Что бы там не шкрябали подпитые столичные романисты в своих книжонках о похождениях какого-нибудь Эрафера Звёздного, колдуна во всех смыслах дюжего, красивого как смертный грех и ловко играющего на пианино, страх зачастую превозмогает и любовь, и верность, и честь. Да что там: любой младший дознаватель Оливковой Ветви это подтвердит...»

- Войдите, – вздохнул следователь, – и оставьте, пожалуйста, двери открытыми. Дышать уже нечем.

...Фигаро поразило, как Артур умудрился измениться за эти пару часов, и дело было не столько в его одежде – старый колдун облачился в длинную и свободную чёрную мантию (похожие надевают на задания оперативники Ударных Отрядов) – а в выражении его лица.

Что-то совсем недавно случилось с Мерлином, что-то, что сильно вывело его из равновесия, и след шока ещё не полностью сошёл с лица Зигфрида-Медичи. Шок отражался в его тёмных глазах, шок бледным воском стекал по плохо выбритым щекам старого колдуна, но Артур уже взял себя в руки железной хваткой, и Фигаро видел, что шок произвёл на Мерлина ровно то же действие, что и обычно: до крайней степени его раззадорил. Артур в этом состоянии был готов горы свернуть, дракону хвост открутить, и лучше на его пути было не становиться.

По крайней мере, до тех пор, пока котелок колдуна немного не остынет.

- Добрый вечер, господа. – Последовал сухой кивок. – Добрый вечер, дама. – Опять кивок, но уже куда более галантный. Прошу прощения за поздний визит без приглашения, но... – Мерлин чуть дёрнул плечом, словно заранее отбрасывая возможные возражения. – Меня зовут Артур, я – непосредственное руководство вот этого господина, – сухая ладонь дружески потрепала следователя за плечо.

- Интер-е-е-е-е-есно, – протянула инквизитор Кранц, – очень интересно. А можно, пожалуйста, взглянуть на ваш Личный Знак?

- Конечно, – Артур бодро кивнул, – почему же нельзя? Выбирайте любой. Вот этот подойдёт? – В эфире вспыхнул бледный росчерк Знака Оливковой Ветви. – Или этот? – На месте витиеватого символа Инквизиции затрепетал яркой спиралью Знак Особого Отдела? Вам какой? У меня их много.

- Ого. – Брови инквизиторши поползли на лоб. – Да вы, как я погляжу, представляете в нашем захолустье очень серьёзных ребят. – Её голос дрожал, но, не смотря ни на что, в нём явственно слышалось огромное, полуобморочное облегчение. – И что же господину... Артуру нужно от нашей скромной компании? Или вы пришли за своим протеже?

- Мой протеже, – Мерлин покосился на Фигаро, – как я погляжу, уже заложил за воротник. – Ну, ловкач, ну, артист, ответственный работник, мать его ити!.. У меня к вам один вопрос, господа. Точнее, просьба: мне хотелось бы, чтобы вы максимально точно, не упуская даже самых, на первый взгляд, незначительных подробностей, пересказали всё, о чём за последний месяц говорили вот с этим человеком.

С этими словами Артур театрально взмахнул запястьем, и на импровизированный стол с мягким шелестом шлёпнулась цветная фотография Роберта Фолта.

Это была очень качественная фотография, настолько качественная, что следователь придушенно крякнул от восторга: его «Пентаграмм» и близко не давал подобной чёткости. Но дело было не только в ней: приземлившееся на стол фото переливалось такими глубокими и насыщенными красками, что на его фоне блекла сама реальность; на лице Фолта можно было разглядеть каждую морщинку, каждый плохо сбритый волосок, каждый мельчайший блик света.

«Я за ноги Артура подвешу, но выцыганю у него ту машину, на которую он фотографировал. Буду год ему на мозги капать, если понадобиться»

Глава жандармерии Верхнего Тудыма достал откуда-то (должно быть, материализовал из воздуха) крошечные круглые очки, нацепил их себе на нос, и принялся, закусывая губу и сосредоточенно причмокивая, изучать фотографию. Через его плечо с любопытством заглядывала инквизитор Кранц, чей острый нос в трепещущем свете оранжевого огня