Планета парадоксов - Ирина Седова

едим растения и, таким образом, происходит круговорот. Но вода нашей планеты была создана из настоящего вещества. Почвы создавались, за редкостным исключением, тоже из него, и за 250 лет человек не остался безразличен к этому. Наше тело теперь может тоже состоять из натуральных, а не воображаемых клеток.

В зале послышался негодующий ропот.

— Тихо, — повысил тон Таиров. — Продолжим допрос!

— Значит, ты считаешь, что уже сейчас можешь садиться в свой корабль и лететь?

— Да, могу, потому что я…

— Достаточно, мы тебя уже выслушали. Кто хочет вы-ступить?

— Наш обвиняемый, — сказал один из членов Совета, — вероятно, забыл о том, сколько в своё время было попыток подняться выше границы. Какие только хитроумные экраны не изобретались — и безуспешно. Все смельчаки гибли. А он хочет подняться без всяких защитных средств и думает, что перехитрит природу. Стыдно, молодой человек!

— Они гибли потому, что питались зерном, выращенным на искусственных почвах, — возразил Эльмар.

Зал снова зашумел.

— Он сумасшедший! — крикнул чей-то голос.

— Я могу доказать свою правоту, — как можно спокойнее отвечал Эльмар. — Дайте мне мою машину, я поднимусь и вы сами увидите, что граница не так уж неодолима.

— Если бы у нас существовала смертная казнь, мы бы, без сомнения, так и сделали, — сказал Таиров. — Феоктиста Михайловна, я думаю, с ним всё ясно, и лучше его убрать.

Он поставил вопрос на голосование. Было принято единогласно: удалить виновника из зала, чтобы не мешал дальнейшему следствию. Эльмара подхватили под руки двое неизвестных людей и увели в камеру.



  

Наталь Ивеновна

А вечером Эльмара навестила Наталь Ивеновна.

— Пришла ругать? — спросил Эльмар, чуть за ней закрылась дверь.

— Зачем? Я думаю, с тебя достаточно.

— Ты тоже считаешь меня сумасшедшим?

— Я пришла рассказать, что творилось на Совете в твоё отсутствие.

— Понимаешь, ведь я уже летал туда! Я летал каждый день и видишь — жив!

— Какое это теперь имеет значение? Они решили уничтожить твой звездолёт. Вот!

— Мой звездолёт?

— Они говорят, что не в состоянии один человек провернуть такой объём работы. Только Гусев выступил в твою защиту, но большинство не верит, что корабль настоящий, и считает, что тебе просто… ну, как бы показалось, что ты его строил. В общем, они хотят проверить.

— Зачем им проверять? Пусть спросят у Феоктистушки, могучий я или нет.

— В том-то и проблема. Она не говорит ни да, ни нет. У неё такой вид, будто она сомневается, и это сбивает всех с толку. И Таиров тоже сомневается. Да и остальные могучие.

— С чего ты взяла, что Таиров — могучий?

— Я же не первый раз снимаю заседание Совета. У могучих, у них у всех совершенно особенные выражения лица и манеры. И только могучие способны называть Ф.М. Кенсоли «Феоктистушкой».

Эльмар покраснел и смутился.

— Но ты не дослушал, что будет дальше, — продолжала Наталь.

— И что же?

— А дальше, если корабль окажется настоящим и благополучно разобьётся, они будут искать твоих сообщников.

— Каких сообщников? Нет и не было у меня никаких сообщников! Если кто-то и помогал мне иногда, то по неведению. Разве он знал, в чём участвовал? Но если им пришла охота вычислять этих несчастных, пусть поищут, я лично ничего не скажу!

Возмущение Эльмара предназначалось не столько для Наталь, сколько для ушей подслушивающих. Эльмар не знал, есть они или их нет, но на всякий случай был осторожен.

Но Наталь Ивеновну его слова нисколько не успокоили.

— Ах, Эльмар, не лучше ли попробовать им всё рассказать? Ведь они люди, и они могут понять!

— Они люди! Они могут! Памятник поставить после смерти! Но мне ни к чему их памятник! Единственное, чего я хочу — это вырваться отсюда. И если они конфискуют мою мастерскую, я наверное, умру! Слышишь? Я не стану жить, если она попадет к ним в руки!

— Это в тебе говорит раздражение. Ты несправедлив.

Глаза Эльмара лихорадочно заблестели:

— Даже если бы они убедились, что я говорю правду, в их мнении я остаюсь вором и честолюбцем!

— Хорошо, ты подумай, а я приду утром.

Эльмар долго ещё метался из угла в угол и не мог успокоиться. Его звездолёт! Чем дольше он об этом думал, тем ужаснее ему казалось решение Совета. Он вспоминал, сколько мучений ему стоила хотя бы та же сборка: один корпус пришлось перематывать пять раз. А сколько раз, бывало, ломалась у него у какого-либо приспособления какая-то мелочь, а он не мог даже понять, я чём загвоздка. Один раз ему пришлось распилить и убрать по частям целый станок.

А из радиоприёмника звенел молодой свежий голос:

Хочешь подвига — твой он, возьми!

Выбирай себе путь и иди!

Пусть он будет извилист и крут,

Лишь бы вёл к вышине твой маршрут.

Не гоняйся за славой пустой,

Не стыдись заблудиться порой,

Босиком по колючкам шагать,

Оступиться и в пропасть упасть.

Погибая, старайся так лечь,

Чтоб других от провалов сберечь.

Если подвигом будет твой век,

Ты не зря жизнь прожил, человек!

Эльмар схватил приёмник и грохнул его об пол. И сардонический смех заклокотал в его горле. Он и впрямь почувствовал себя сумасшедшим, и дикое желание крушить всё без разбора ударило ему в голову. Он собрал в одну кучу детали приёмника и ломал, ломал их, пока не устал.

А через два часа он попросил бумагу и ручку.

Утром он едва дождался прихода Наталь Ивеновны и спросил без обиняков:

— Ната, ты хотела бы спасти мой звездолёт?

— Не хорони его раньше времени. Окончательное решение они примут только сегодня.

— Мне не придется его хоронить ни сегодня, ни завтра, если ты согласишься пролезть туда и запрограммировать корабельный мозг на автоматический спуск. Вот все расчеты, нужно ввести их. Ты разбираешься в компьютерах?

— Думаю, что да, только…

— Ты отказываешься мне помочь?

— Нет, но, может, мне лучше остаться в звездолёте?

— Нельзя! Это очень опасно.

— Ты не веришь в свою теорию?

— Чтобы сделаться неуязвимой, тебе нужно переехать в другой город и не меньше полугода кормиться пищей, побывавшей вон там — Эльмар выразительно показал рукой вверх. — В Первом почва насквозь пропитана воображаемыми атомами. Ты наверняка погибнешь. Я выкарабкался чудом, а чудеса дважды не повторяются.

С этими словами Эльмар прислонил свою ладонь к ладони Наталь Ивеновны, и, когда он убрал её, на коже оказалось отпечатано лицо какого-то человека и его данные: имя,