Слуга Государев. Бунт - Денис Старый

— А-а! — резкая боль пронзает мое тело.

Копье… им ударили столь сильно, что прошили мое тело и пригвоздили меня к земле.

Темнота…

* * *

Москва

11 мая 1682 года

— Богом заклинаю, не надо! — где-то рядом рыдала девчонка.

Сознание в этот раз возвращалось не моментально, я словно пробивался через густой туман. Мысли путались. Не сразу, будто приближаясь, постепенно возвращались и звуки, но к большому сожалению первым полностью обострилось обоняние.

Запах… Нет — настоящая вонь. Я лежал на животе, попробовал приподнять голову, открыть глаза… Аммиачные пары заставили вновь зажмуриться и дышать ртом, ибо чувствительный нос не выдерживал запахов… навоза, сырости, и как будто очень немытого человеческого тела. Не моего ли собственного?

Я не столь брезгливый, напротив. У меня была и корова, и свиньи, куры и гуси. Не белоручка. Убирал за ними, буренку сам доил… Нужно же было хоть чьи-то сиськи мять, если женщины долго не было. Ага! Вот… Какое-никакое, но чувство юмора возвращается.

— Барин, заклинаю! — уже более отчетливо слышал я девичьи стоны.

Теперь я слышал не только девичьи просьбы, но и мужское тяжелое дыхание. И вонь, да ещё звуки эти животные, ну что за гадство! Но я не спешил подниматься. Два последних моих пробуждения меня неизменно убивали. И в целом, за последние минут пятнадцать меня уже трижды убили. И я был, мягко говоря, не готов к тому, что происходило.

Теперь же понадобилось время, чтобы понять: я не связан, оружия в руках нет, но… Боль в груди, страшно жжет и очень сильно чешется. Как будто рана зарастает.

— Не вопи, баба! От тебя глава болит. Лучше наслажденься! — прозвучал мужской голос.

— Не дамся! Я ж порченная стану, отпусти! — взывала девушка к тому, кто вряд ли отстанет.

Ведь я здесь без дыхания лежал, явно сраженный. Если меня, кто бы я теперь ни был, мужик решился убить ради девки, то ей несдобровать. Этого словами не уговоришь.

А потом я услышал хлесткий звук… Точно последовал удар.

— О, куди же ты, курва! Отрубилася, якобы супружничаю в мертвеце, — недовольный мужской голос возмутился [куда же ты, курва, отрубилась, сейчас придется «любить», словно мертвую].

Я уже приподнимался. Осторожно, опасаясь, чтобы какое копье не прилетело в спину или стрела. Ох ты ж… Я в кафтане, промокшем и порванном.

Так…

— Э, мужик, ты че творишь? Девчонка же… — выкрикнул я, моментально перестав себя рассматривать, когда увидел, что творится буквально в пяти метрах рядом, в сене.

Мужик, в рубахе и с голым задом, ниже спускал шаровары. Делал это судорожно, суетливо, не отворачивая взгляда от лежащей без сознания девушки с разорванным, или даже порезанным платьем. Ее лицо было в крови, видимо, не один раз насильник ударил свою жертву, чтобы послушнее была. Меня он не замечал. И когда начал уже пристраиваться к недвижимой девчонке…

— Сука! — выкрикнул я, подбежал и со всей мочи, с ноги, влепил насильнику в голову.

Грузное мужское тело завалилось набок.

Девушка была без чувств, но жива, дышала. Одежда на ней порвана, и кровь была не только на лице… Но, вроде бы, я успел. Хотя успел ли? Девчонка избита, на еще, наверное, и не оформившейся женской груди были порезы. Насильник, когда резал на ней платье, и не думал, что задевает плоть.

— Педофил хренов, — сказал я, прикрывая девичью наготу.

В стороне лежала одежда насильника. Там же был пистолет. Я взял оружие, посмотрел… Такой… Колесцовый, второй половины XVII века. Разряжен, но из него явно только что стреляли. А вот второй пистоль был с зарядом.

Мужик начал шевелиться. Я приставил пистолет к его затылку.

— С чего девку насильничаешь? Почему в меня стрелял? — засыпал я вопросами мужика.

— Ты, Егорка, что? Розум потерял, бесовский сын! — зло сказал мужик, начиная поворачивать голову, несмотря на то, что дуло пистолета я плотно прижимал к его башке.

— Не крутись! Отвечай на вопросы! — настаивал я, уже приноравливаясь ударить мужика в затылок рукоятью.

— Добре. Не кручусь. Ты ж разумеешь, что будет тебе за то, яко меня поразил? А что до девицы? Так не подобает седалищем вертеть перед мужами, — отвечал мужик.

И был он явно непрост.

— Год какой нынче? — спросил я у мужика.

— С ума сошел еси?

— Год какой?

— Семь тысяч сто девяностое лето, — растерянно сказал мужик.

И тут он дернулся, попытался развернуться. Я был готов к этому. Быстро переложил рукоятью вперед тяжелый пистолет и огрел им мужика.

— Продолжим разговор после! — сказал я и посмотрел на лежащую без сознания девчонку.

Она как будто спала.

Потом осмотрел и себя. Ну как есть — стрелец! Мужик этот так же, но как-то побогаче он выглядел. Начальник. Недаром грозит мне карами небесными. Я осмотрелся вокруг.

Хлев или сарай, не знаю, как назвать строение, был небольшим, сплошь в навозе и моче, не убирались здесь явно очень давно. Тут если поднести спичку, может произойти эпичный взрыв. Но я уже почти смирился с запахами. Да чего тут нюхать, когда преступление совершается.

До конца я так и не отошел от многочасовой гонки, когда снимал себя на камеру перед свершением мести и уходил от погони. Да и как от этого отойдешь? Накатывала тоска, боль по потере дочери, внуков, зятя. Но тут — беззащитная девочка, я в стрелецком кафтане, ударил явного начальника, да так, что тот дай Бог вообще придет в сознание. Ситуация — швах.

Так что никакой рефлексии, нужно действиями заполнить сознание.

Дается жизнь — нужно жить. А почему она дается, зачем? Можно подумать на досуге. Был бы этот досуг. И умирать мне вновь никак не хочется. Уже трижды было. Бр-р. Не самое приятное ощущение. Потому нужно быть осмотрительнее — и выжить. Здесь, где бы я ни очутился.

Было ли желание возвратиться туда, где у меня убили семью?.. Нет, если только не то время, когда все были живы. К Рюрику так же не хочется. Не убил бы я его своим уколом! А то история пойдет иным путем, и что тогда? Мало ли, русское государство еще не сложится. Не хочу я и к азиату тому, глаза которому выдавил. Вот его, надеюсь, если не убил, то покалечил. Больше бабочек давить не нужно, и без