Слуга Государев. Тетралогия - Денис Старый

Теперь я слышал не только девичьи просьбы, но и мужское тяжелое дыхание. И вонь, да ещё звуки эти животные, ну что за гадство! Но я не спешил подниматься. Два последних моих пробуждения меня неизменно убивали. И в целом, за последние минут пятнадцать меня уже трижды убили. И я был, мягко говоря, не готов к тому, что происходило.

Теперь же понадобилось время, чтобы понять: я не связан, оружия в руках нет, но… Боль в груди, страшно жжет и очень сильно чешется. Как будто рана зарастает.

— Не вопи, баба! От тебя глава болит. Лучше наслажденься! — прозвучал мужской голос.

— Не дамся! Я ж порченная стану, отпусти! — взывала девушка к тому, кто вряд ли отстанет.

Ведь я здесь без дыхания лежал, явно сраженный. Если меня, кто бы я теперь ни был, мужик решился убить ради девки, то ей несдобровать. Этого словами не уговоришь.

А потом я услышал хлесткий звук… Точно последовал удар.

— О, куди же ты, курва! Отрубилася, якобы супружничаю в мертвеце, — недовольный мужской голос возмутился [куда же ты, курва, отрубилась, сейчас придется «любить», словно мертвую].

Я уже приподнимался. Осторожно, опасаясь, чтобы какое копье не прилетело в спину или стрела. Ох ты ж… Я в кафтане, промокшем и порванном.

Так…

— Э, мужик, ты че творишь? Девчонка же… — выкрикнул я, моментально перестав себя рассматривать, когда увидел, что творится буквально в пяти метрах рядом, в сене.

Мужик, в рубахе и с голым задом, ниже спускал шаровары. Делал это судорожно, суетливо, не отворачивая взгляда от лежащей без сознания девушки с разорванным, или даже порезанным платьем. Ее лицо было в крови, видимо, не один раз насильник ударил свою жертву, чтобы послушнее была. Меня он не замечал. И когда начал уже пристраиваться к недвижимой девчонке…

— Сука! — выкрикнул я, подбежал и со всей мочи, с ноги, влепил насильнику в голову.

Грузное мужское тело завалилось набок.

Девушка была без чувств, но жива, дышала. Одежда на ней порвана, и кровь была не только на лице… Но, вроде бы, я успел. Хотя успел ли? Девчонка избита, на еще, наверное, и не оформившейся женской груди были порезы. Насильник, когда резал на ней платье, и не думал, что задевает плоть.

— Педофил хренов, — сказал я, прикрывая девичью наготу.

В стороне лежала одежда насильника. Там же был пистолет. Я взял оружие, посмотрел… Такой… Колесцовый, второй половины XVII века. Разряжен, но из него явно только что стреляли. А вот второй пистоль был с зарядом.

Мужик начал шевелиться. Я приставил пистолет к его затылку.

— С чего девку насильничаешь? Почему в меня стрелял? — засыпал я вопросами мужика.

— Ты, Егорка, что? Розум потерял, бесовский сын! — зло сказал мужик, начиная поворачивать голову, несмотря на то, что дуло пистолета я плотно прижимал к его башке.

— Не крутись! Отвечай на вопросы! — настаивал я, уже приноравливаясь ударить мужика в затылок рукоятью.

— Добре. Не кручусь. Ты ж разумеешь, что будет тебе за то, яко меня поразил? А что до девицы? Так не подобает седалищем вертеть перед мужами, — отвечал мужик.

И был он явно непрост.

— Год какой нынче? — спросил я у мужика.

— С ума сошел еси?

— Год какой?

— Семь тысяч сто девяностое лето, — растерянно сказал мужик.

И тут он дернулся, попытался развернуться. Я был готов к этому. Быстро переложил рукоятью вперед тяжелый пистолет и огрел им мужика.

— Продолжим разговор после! — сказал я и посмотрел на лежащую без сознания девчонку.

Она как будто спала.

Потом осмотрел и себя. Ну как есть — стрелец! Мужик этот так же, но как-то побогаче он выглядел. Начальник. Недаром грозит мне карами небесными. Я осмотрелся вокруг.

Хлев или сарай, не знаю, как назвать строение, был небольшим, сплошь в навозе и моче, не убирались здесь явно очень давно. Тут если поднести спичку, может произойти эпичный взрыв. Но я уже почти смирился с запахами. Да чего тут нюхать, когда преступление совершается.

До конца я так и не отошел от многочасовой гонки, когда снимал себя на камеру перед свершением мести и уходил от погони. Да и как от этого отойдешь? Накатывала тоска, боль по потере дочери, внуков, зятя. Но тут — беззащитная девочка, я в стрелецком кафтане, ударил явного начальника, да так, что тот дай Бог вообще придет в сознание. Ситуация — швах.

Так что никакой рефлексии, нужно действиями заполнить сознание.

Дается жизнь — нужно жить. А почему она дается, зачем? Можно подумать на досуге. Был бы этот досуг. И умирать мне вновь никак не хочется. Уже трижды было. Бр-р. Не самое приятное ощущение. Потому нужно быть осмотрительнее — и выжить. Здесь, где бы я ни очутился.

Было ли желание возвратиться туда, где у меня убили семью?.. Нет, если только не то время, когда все были живы. К Рюрику так же не хочется. Не убил бы я его своим уколом! А то история пойдет иным путем, и что тогда? Мало ли, русское государство еще не сложится. Не хочу я и к азиату тому, глаза которому выдавил. Вот его, надеюсь, если не убил, то покалечил. Больше бабочек давить не нужно, и без того потоптался [отсылка к произведению Рэя Брэдбери «И грянул гром»].

Или нужно? Но тогда уже не бабочку, а целого слона давить, чтобы менять кардинально.

Все это я передумал, отряхиваясь и поправляясь. А еще занимал голову тем, что жив, вопреки всему. А ведь в моем кафтане была дырка аккурат в районе груди, там же и чесалось. Словно зажила рана. И не в луже я лежал, как думал сперва. Вернее, не в луже с водой. Это была кровь… Но — зажило! И не удивляюсь. Тут с ума сойти можно от происходящего. Так что лучше просто принимать всё, как есть.

Еще раз посмотрел на девчонку, а после склонился и разорвал рубаху на пребывающем в беспамятстве насильнике. Хотя бы немного вытер кровь на жертве.

Яркие голубые девичьи глаза резко открылись, я даже немного дернулся. Девчонка посмотрела на меня с ужасом. Я даже подумал, что она сейчас примет меня за насильника, что это я ее…

— Егор, ты же убит бысть? Свят! — девчонка опомнилась, подмяла под себя ноги, пыталась прикрыться, и одновременно смотрела на меня с неподдельным страхом.

— Тебя же насильничали? Ты чего ж, меня боишься? — спросил я. — Я спасаю тебя.

Но что понятно, что я, оказывается, Егор. Ну и ладно. Побыл я Вадимом