Большая черная дыра - Amazerak

А живот не у него одного скрутило. Среди сосен около десятка солдат из разных отделений уселись в позе орла. У большинства же желудок оказался более устойчив и не доставлял своим владельцам бессмысленных страданий, не отвлекал от важного отдыха.

— Дикие времена, — ворчал себе под нос Георгий, натягивая штаны и осматривая шинель, не испачкалась ли. — Хорошо, ещё не в Средние века закинуло.

К спартанским условиям ему было не привыкать: по молодости, особенно за годы армейской жизни, случалось всякое. Георгий никогда себя не считал человеком, изнеженным цивилизацией. Поэтому и увлёкся походами, когда появились время и деньги. Слишком сильно утомляли его однообразие и пустота размеренного, городского существования. Хотелось остроты ощущений, романтики. Но с возрастом привычка к комфорту всё-таки укоренилась. Сытая жизнь победила живую человеческую натуру, тянущуюся к новому и неизведанному.

Не успел Георгий выбраться из зарослей, а унтер-офицер Губанов уже поднимал всех с мест окриками. Солдаты, кряхтя, вставали, строились и брели дальше — молчаливо, покорно, без жалоб.

Георгий едва выбрался из леса и побежал за строем, а Губанов уже тут как тут и орёт на ухо хриплым, сорванным голосом:

— Где шатаешься⁈ Команда была! Чего рот раззявил, вольнопёрый? Тут тебе не гимназии твои. Быстрее шуруй!

Накатили воспоминания, но уже не свои, а прежнего Жоры Степанова, дух которого отлетел, когда рядом бомба бахнула, а вместе с ними и злость появилась. Ну и сволочь же этот Губанов! Должно быть, ему самому по морде никто давно не давал. Да и как такому врезать? За драку с офицером, пусть и унтером, сразу под трибунал отдадут.

Всех ребят из первого отделения и кое-кого из взвода Георгий знал, поскольку его предшественник служил с ними с прошлого года. Вначале они оказались в одной маршевой роте в Москве, а в декабре их повезли в Гродненскую крепость, где стоял расквартированный двести двенадцатый полк, обескровленный чудовищными потерями осенних боёв. Какое-то время полк держали в резерве, но несколько дней назад личный состав подняли по тревоге и куда-то повели, никому ничего не объясняя до сегодняшней ночи. С тех пор солдаты находились в дороге.

По пути Георгий видел заметённый снегом дорожный указатель на полосатом столбу. Одна из стрелок указывала на Сувалки. Название показалось знакомым: то ли в прошлой жизни слышал, то ли в этой.

Сам Жора был родом из Москвы. Там-то в маршевой роте он и познакомился и с Гаврилой, с дядей Ваней, с рябым Петькой, с Игнашкой, да с Иваном Колотило, которого за особую исполнительность и усердие повысили до ефрейтора. Последние двое были из крестьянской среды, первые — городские. Гаврила, кроме гимназического, имел ещё и университетское образование. Служил в какой-то конторе вроде бы. А дядя Ваня, хоть и родился в деревне, но давно перебрался в Москву и устроился на завод чернорабочим.

О маршевой роте воспоминания остались не самые приятные. Да и не было их почти. Остались лишь образы, как новобранцев муштровали, гоняли на износ, учили «отдавать честь», да тыкать штыками соломенное чучело под непрерывный ор унтеров. В крепости стало полегче. Там было хорошо: спали в тепле, ели сытно, муштровали меньше. Офицеры жили своей жизнью, мало обращая внимания на солдат, унтеры лютовали, но как будто вполсилы.

Игнашка разразился кашлем, зашатался и чуть не упал. Георгий оказался как рядом и схватил его за рукав шинели:

— Э, ты поаккуратнее, приятель, не падай! — крикнул он парню на ухо. — Тебе совсем плохо?

— Ага. Тяжко идти, — пожаловался Игнашка. — В груди горит.

Георгий снял перчатку и потрогал мальчишке лоб. Чуть не обжёгся. У парня был дикий жар. Пневмония прогрессировала. В лазарет следовало ещё вчера ложиться, а этот дурак деревенский даже не почесался, хотя ему уже все сослуживцы советовали к фельдшеру идти. И куда командиры смотрят? Губанов только глотку драть горазд, будто стадо подгоняет. Веселовскому вообще плевать на личный состав. Он вряд ли знал солдат в своих взводах в лицо или по фамилиям, хотя командовал им больше месяца. Молодого дворянина гораздо больше влекли карточные игры, да балы в офицерском собрании, чем военное дело. Правда или нет, но слухи ходили именно такие.

— Тебе надо в лазарет, — сказал Георгий. Он прекрасно представлял, насколько невыносимо идти больному, когда из-за безумной ломоты в костях и слабости каждый шаг даётся через силу.

— Кто же отпустит, — Игната начало выворачивать от кашля. Приступ оказался сильнее прежних.

Он остановился, а за спиной прыгал свет армейского фонарика: рядом оказался кто-то из унтеров, сопровождавших подразделение.

— Чего встал? Шуруй давай! А то снегом заметёт, — пролаял Губанов.

— Господин старший унтер-офицер, разрешите обратиться! — отрапортовал, как полагается, Георгий, поскольку обращения были вбиты в голову намертво. — Рядовой не может дальше идти. Ему нужно к фельдшеру.

— Что? Что ты там бормочешь? К фельдшеру? Здесь я решаю, кому куда нужно. Встать в строй! И ты — встать в строй! Нечего мне тут!

— Господин старший унтер-офицер, у него воспаление лёгких. Если не лечить, он умрёт, — у Георгий зла не хватало на этого тупого барана, который из-за собственных невежества и упёртости готов был загнать до смерти личный состав.

— А ты что, доктор, что ли?

— Никак нет.

— Тогда чего звякало разнуздал? Встал в строй и шагом марш, пока в зубы не получил!

— Господин старший унтер-офицер…

— Пошёл, я сказал! Пошёл! Приказу не подчиняешься⁈ — унтер в гневе шагнул к Георгию, и тот, поняв, что дело вот-вот дойдёт до рукоприкладства, зашагал вслед за теряющимся в метели взводом. А когда обернулся, увидел, как унтер что-то говорит Игнату, указывая на обочину.

Игнат отошёл с дороги и сел в снег. Послушал всё-таки Губанов голос разума, не совсем бестолковый оказался. Георгий вздохнул с облегчением.

Второй привал стал столь же долгожданным событием, как и первый. У солдат появилась ещё пара минут для вожделенного отдыха, чтобы с новыми силами продолжить борьбу со стихией и сугробами. На этот раз Георгию уже не требовалось бежать по нужде, и он со спокойной душой уселся рядом со своим отделением.

— Во метёт, во метёт! — ухмылялся дядя Ваня. — Сугробов немело, ужас!

— Не вовремя оно началось, — досадливо произнёс Петька. — Германец наступает, а нам — метель в морду. Ну что ты будешь делать, а?

— Так ведь, брат, оно не только нам морока, а и германцу — тоже. И я скажу, что германцу оно больше беды принесёт, чем нам. Потому что германец — он непривычный к суровой зиме. Нам-то всяко ловчее в