Симпати Тауэр Токио - Риэ Кудан

восстановление после землетрясения» или «зачем тратить деньги налогоплательщиков зря» безнадежно запоздали, и после начала работ оставалось только двигаться вперед. Вперед, на верную смерть, вперед, на верную славу. Другого пути не было.

Новый Национальный стадион будет построен по проекту Захи Хадид. Он станет реальностью. В нем, в наследии будущего, не будет ни малейшего изъяна. Потому что он ошеломительно прекрасен. И проект Захи выбрали только потому, что этот стадион красив, как ни один другой, красив, как никогда не был красив Токио, и именно той красотой, которой Токио недостает. Без него Токио будет неполон. Его построят, потому что будет построено то, что должно быть построено.

Однако проблема была куда серьезней, чем казалось моему оптимистичному взгляду. Через несколько лет после того, как я уволилась из нью-йоркского бюро и вернулась в Японию, чтобы открыть свое бюро, мне довелось услышать подробности от одного знакомого архитектора, который находился в центре событий. Этот уже пожилой архитектор, чьи консервативные и простые взгляды на архитектуру, казалось бы, совершенно не сочетались с высокой оценкой Захи Хадид, а истинные мотивы оставались загадкой (я читала его книги, но так и не поняла, что именно он хотел сказать). Если ему верить, проект Захи при всем уважении был почти что на грани провала. Как раз тогда, когда общественность начала бурно обсуждать запредельную смету и радикальный дизайн стадиона, появились анонимные разоблачения якобы от лица одного из членов жюри. Хотя имя не называлось, по манере изложения мой знакомый без труда догадался, о ком шла речь. Подозрения пали на сам процесс отбора победителя, и скандал быстро разошелся по всему архитектурному миру. В итоге было предложено внести серьезные изменения в проект Захи [2]. Новый вариант предполагал сокращение площади на тридцать процентов, отказ от раздвижной крыши и «Скай бридж», и все ради снижения затрат. Но получившийся дизайн не только явно проигрывал оригиналу, но и полностью губил фирменный, динамичный и органичный стиль Хадид.

– Да, возможно, я извращенец в душе, согласен. Но этот исправленный проект очень похож ну, на ту часть женщины. Как ни посмотри, крайне гротескный стадион. Нет, я не хочу сказать, что та часть женщины выглядит гротескно… – повторял пожилой архитектор, пытаясь подобрать нужные слова, чтобы загладить неудачную реплику. – Смотрите, он как глазное яблоко, но и глазные яблоки могут быть гротескными, как ни крути, и учитывая, что открытие Олимпиады смотрело восемьсот миллионов человек, с точки зрения обычного дизайна… – И архитектор полностью сменил тему. Во время разговора он смотрел на мои руки, а не в глаза, но это не значило, что он говорил несерьезно. Я знала, что его внутренний цензор поднял тревогу, и поэтому ему было трудно смотреть собеседнику в глаза.

Хоть я и не могла ничего сказать – я не видела исправленный план, но если пожилой архитектор был прав, то новый проект был копией стадиона Эль-Джануб в Катаре, который критиковали за сходство с гигантской вульвой. В мутных желтых глазах архитектора я тут же увидела будущее. Пожилой архитектор повторял на все лады: «В любом случае это возможное будущее», намекая, будто он путешественник во времени, который перепробовал разные направления, увидел, что случилось, и вернулся.

– Макина-сан, вы человек будущего. Не забывайте уроки Захи. Строго соблюдайте бюджет и правильно используйте слова. Ошибки архитектуры не должны становиться ошибками будущего.

Когда ночь полностью разъела закат, весь стадион озарился фантастическим фиолетовым светом, который будто в одно мгновение перенес Токио на десятилетия вперед. Тот ностальгический город, который только недавно погружался в сумерки, теперь ушел в прошлое, совсем безвозвратно. Идея, которая зародилась в голове одной женщины, теперь воплотилась в реальность, и живые люди с живыми эмоциями и чувствами физически входили и выходили из здания. Я без устали смотрела на это зрелище, которое нельзя было назвать иначе, как чудом. Конструкция, словно наполненная жизнью и вот-вот готовая задвигаться, казалась гигантским живым существом, прошедшим собственную эволюцию, питаясь светом автомобилей и тесно стоящих вокруг высоток. Живое существо, самое красивое в мире, рожденное в Токио. В воображении всплыла сцена, как будто из научно-фантастического фильма, где это существо неторопливо блуждало по городу, свободно двигая полупрозрачной раздвижной крышей, как своими плавниками. У него есть воля, и его воля движет этим хаотическим городом. И это не просто метафора, как я вновь убедилась, а как раз то, чем должна быть архитектура. Архитектура должна направлять город и обязана указывать путь в будущее.

Должна… Обязана… Эти бетонно-твердые выражения воли и обязанности всплывают во мне, как пузыри. Должна… Обязана… Прочные балки и колонны, которые я воздвигаю, чтобы поддержать саму себя. Возможно, я постоянно выражаюсь подобным образом и оказываю давление не только на других, но и на себя из желания полностью изгнать из дома любую, даже малейшую, двусмысленность, как способную привести к обрушению. Возможно… лучше… Хрупкие, как песок, пока его не зальют цементом, эти слова вряд ли выдержат еще несколько десятков лет моей жизни. Пусть это всего лишь бесформенные слова – если не изгнать их полностью, то опора не обретет устойчивости. Она не простоит и секунды.

И тут я осознаю свои языковые привычки. Я почувствовала нечто, что нельзя игнорировать, и посмотрела в ту сторону. К северу от стадиона, словно удерживая баланс, пышно разросся сад, который отказывался становиться частью яркого ночного пейзажа. И когда внезапный порыв ветра качал ветви деревьев в нем, перед моими глазами возникло то, что должно – ответ на простое уравнение в голове. Из глубокой тьмы, как из глыбы, наконец встает башня.

Рука потянулась за карандашом. Частички грифеля оставляют следы на бумаге совершенно независимо от моей воли. Каждая несовершенная линия дрожит, будто желая что-то сказать. Впервые за весь день на бумаге всплывает нечто конкретное, не слово, но образ, форма. В то же время я осознаю одно условие, без которого проект башни не может существовать. Я поражена. Карандаш выскальзывает из рук, шею пронзает боль, словно удар тока. В голове раздается жуткий звон. Я зажмуриваюсь. Я цокаю языком. Как могло случиться, что нечто столь важное полностью выпало из моей памяти? Сколько лет я называю себя архитектором?

Башню во тьме нельзя рассматривать как изолированное здание. Необходимо учитывать общий вид на Синдзюку с высоты. Невозможно возвести башню, игнорируя гармонию с конструкцией стадиона. Иначе говоря, башня должна стать своего рода ответом стадиону Захи Хадид на юге. Только вместе они оба создадут завершенный городской пейзаж. Другими словами, если мне удастся понять, какой именно вопрос