Молитва к Прозерпине - Альберт Санчес Пиньоль

– А ну, быстрее, отведи меня к твоему хозяину. Да пошевеливайся, не то я прикажу, чтобы тебе отрезали нос.

Произнося эту речь, я одновременно переодевался.

В мире до Конца Света, Прозерпина, внешность играла чрезвычайно важную роль. Назвавшись оптиматом, я должен был выглядеть соответственно. Именно поэтому я приказал Сервусу и Куалу упаковать мои одежды и принести их с собой на рудник. Я облачился в тогу патриция, щедро украшенную пурпурной каймой, и надел на палец перстень, удостоверяющий мое высокое положение в обществе.

Да будет тебе известно, Прозерпина, что все мы, римские патриции, носили золотые перстни, которые символизировали наш статус и открывали множество дверей. Весь мир знал, что означают эти перстни. (После одной из своих побед Ганнибал приказал отправить в Карфаген три альмуды[58] перстней, снятых с рук убитых патрициев, чтобы пунийские власти поняли, какое поражение он нам нанес. Целых три альмуды!)

Надсмотрщик понял, что перед ним не какой-то простолюдин, и его тон изменился.

– Я не могу отвести тебя к нему, доминус, – извинился он. – Мой господин сейчас внизу, в шахте, ведет переговоры с совладельцами рудника. А мне приказано оставаться здесь и следить за ними.

Он говорил о несчастных, умиравших в грязной хижине.

– Само собой разумеется! Надо проследить, чтобы они не убежали, – съязвил я.

Он не понял моей иронии. Впрочем, я этого и не ожидал, как не ожидал и реакции Ситир, потому что ахии, способные без труда читать чужие чувства, обычно не показывали своих. Поэтому меня удивило, что она подошла к надсмотрщику и сказала ему угрожающим тоном:

– Они больны.

– Но я не врач, – извинился надсмотрщик.

– Конечно нет, – сказала Ситир через зубы и посмотрела на него волчьими глазами. – Ты мясник.

Ну и характер! Бедняга здорово испугался и поспешил удалиться. Нас никто не сопровождал, но никто и не преграждал нам путь, когда мы оставили позади хижины и вошли в пробитый в скале туннель, который вел в недра земли.

Сначала ничего особенно интересного мы не заметили. В основной галерее нам встретились шахтеры: на головах у них были шлемы, а на ногах джутовые наколенники. Мы спросили, как нам найти хозяина рудника.

– Вам повезло, потому что как раз сегодня он приехал, чтобы проследить за работой.

Нам предстояло спуститься еще глубже, и шахтеры сказали:

– Вы должны следовать по пути, отмеченному тройными светильниками.

Они называли светильниками большие свечи, которые вставляли в щели на стенах. Поскольку галереи в руднике разветвлялись, образуя сложный лабиринт, светильники выполняли две функции: они освещали путь шахтерам и указывали им дорогу. Маршрут к разным частям рудника указывался при помощи светильников из одной, двух или трех свечей. Три свечи обозначали путь к галерее, расположенной на самом низком уровне, – до поверхности земли над ним было еще три этажа.

В нишах на стенах туннеля шахтеры поставили трогательные керамические фигурки, изображавшие пуническое божество, соответствующее нашему Плутону, и возлагали к их ногам небольшие приношения: маленькие плошки с вином, крошки хлеба и даже скромные ожерелья.

Через некоторое время нам пришлось спуститься в глубокий колодец на деревянной платформе – ее приводили в движение несколько рабов, и она поднималась и опускалась при помощи сложного устройства из веревок и блоков. Когда мы оказались на дне этого колодца, Прозерпина, вид его обитателей нас поразил: они выглядели не слишком привлекательно.

Шахтеры, которые трудились на платформе, и все прочие работники здесь, внизу, были не свободными людьми, а damnati ad metalla – «приговоренными к работам в шахте», то есть заключенными, отбывавшими наказание под землей. Многие из них раньше были рабами, что подтверждали инициалы их прежних хозяев, татуированные у них над ушами.

И какие это были люди, Прозерпина! Вернее, человеческий облик они уже потеряли. Длинные ряды исхудавших рабов, на которых были только грязные набедренные повязки, под угрозой удара хлыстом таскали тяжелые корзины с землей. Они были не людьми в обычном смысле этого слова, а только суммой слабых мышц и воспаленных сухожилий. Боли рабы уже не испытывали. Как могли эти бессильные, безвольные и истощавшие тела переносить тяжести и слушаться приказов, было уму непостижимо. Но самую неприглядную картину мы увидели не там, а в самом потаенном уголке шахты.

Туда вела расселина в скалах, и в самом ее конце мы увидели три огромных колеса водяной мельницы, расположенные очень близко друг у другу. Тусклое освещение позволяло нам видеть только смутные очертания и силуэты, но мы смогли разглядеть, что колеса приводили в движение люди, которые ползли по лопастям на четвереньках. И тут мы поняли: на дне расселины не было ни реки, ни воды. Гигантские мельничные колеса ворочали землю и камни, а их вращали заключенные, которых ставили на самый верх колеса. Самое удивительное заключалось в том, что эти каторжники не были закованы. Впрочем, беспокоиться об этом не стоило: если они переставали цепляться за лопасти руками и ногами и отталкиваться от них, то просто падали вниз и мельница перемалывала их тела, смешивая их останки с землей, которая двигалась по расселине.

Я наивно думал, что damnatio ad metalla означало каторжные работы, но это была медленная смерть, более жестокая, чем любая казнь. Мне не стоило труда подсчитать, что даже совокупность всех преступников провинции не могла бы обеспечить работу адских мельничных колес. И тут я вспомнил об учебнике домашнего хозяйства, написанном стариком Катоном, в котором он объяснял, как извлечь из рабов наибольшую выгоду. Среди прочего этот политик советовал продавать рабов, когда они уже не могли приносить иной пользы. Этот совет раньше казался мне забавным, ибо все советы Катона были направлены на то, чтобы выжать из рабов последние соки. А кто же согласится купить обессиленных и немощных людей? Теперь я нашел ответ на свой вопрос: рудники. Владельцы старых или слабых рабов продавали их за бесценок хозяевам шахт, и несчастные становились просто колесиками механизма, единственной целью которого было извлечение прибыли. И получали ее хозяева рудников, размалывая кости несчастных: один из рабов не удержался, и огромное колесо тут же поглотило его тело. Через пару минут оно было перемолото и выброшено вместе с раздробленной горной породой. Его кости и мышцы стали частью щебня, словно этого человека никогда не существовало.

Ситир, Сервус, Куал и я сам видели эту страшную гибель человека, хотя в сумраке расселины