Братья по крови - Юрий Артемьев

Тётка продолжала лежать на полу.

Аня взяла меня за руку и повела за собой в квартиру.

– Где разуваться? – спросил я.

– В комнате.

Аня открыла своим ключом первую же дверь справа. Прямо из прихожей мы сразу попали в очень маленькую комнатку. Казалось, что вся комната заставлена мебелью. Две узкие кровати, письменный и, похоже, что он же и обеденный стол. А ещё шкаф. Старый и облезлый.

Полочка для обуви стояла тут же у дверей. Хотя там, в прихожей, я обратил внимание, что у соседней стены были и вешалка, и полочка для обуви. Значит, там была соседская? А у Аниной семьи и вешалка, и обувница стояли внутри и так не слишком большой комнаты.

– Аня! А сколько всего комнат к квартире?

– Три.

– И я так понял, что ваша комната – самая маленькая.

– Да. Наша комната чуть больше двенадцати квадратных метров. У тёти Светы с мужем – двадцать три, а у бабы Кати – двадцать один, – проявила свою осведомлённость ученица шестого класса.

– Тётя Света – это эта? – кивнул я на дверь.

– Угу.

– А баба Катя?

– Старушка. У неё муж умер год назад. А ей почти девяносто лет. Она сейчас в больнице лежит. Говорят, что может умереть.

– Кто говорит? Эта Света?

– Ну да.

– Значит, ваша комната самая маленькая? А почему тогда у вас и вешалка, и полка для обуви стоят не в прихожей, а в комнате? Вам кто-то запретил это делать?

– Нет… но…

– Что? Говори. Не стесняйся.

– У мамы на сапоге каблук сломался, когда обувь стояла в прихожей. А сапоги совсем новые были. Мама их в ремонт отнесла. А там сказали, что кто-то специально каблук ножом отковыривал. И пальто мамино…

– Что? Тоже рукав оторвался?

– Нет. Пуговицы.

– Понятно. То есть эта тварь вам вредит, а вы с ней ничего сделать не можете? Откуда можно позвонить?

– Телефон у неё в комнате.

– У кого? У Светы? А зачем ты тогда мне тот номер давала?

– Ну… Она не всегда такая. Иногда и к телефону зовёт. А когда мама дома, она даже не орёт на меня.

– Аня, ангел ты мой. Это как разговор негров на плантации: «У нас хозяин хороший! Не каждый день бьёт». Как вы тут выживаете? Да таких соседей, как эта Света, надо дустом травить, как клопов и тараканов. Это что у вас тут?

– Электроплитка.

– Вы тут готовите?

– Ну-у…

– Она запрещает вам готовить на кухне?

– Мама думает, что эта… может и в суп плюнуть.

– Ага. Или мышьяк подсыпать. Нет. Так жить нельзя. Ладно. Одевайся!

– Что? Куда?

– Поедем к нам. Ты мне нужна. Я же для тебя шить собрался. А на кого мне мерить всё? На Лёху, что ли? Он слишком большой.

– А что мне надеть?

– Да что хочешь. Всё равно домой в обновках вернёшься.

– Тогда я прямо так, ладно?

– Ладно! – сказал я, оглядев её с ног до головы. – Нормальное платье. Только тебе не кажется, что оно коротковато?

– Это моё старое платье.

– А с виду не скажешь.

– Я выросла.

– Что-то не заметно.

Бух! Маленький кулачок ударил меня в грудь.

– Я выросла! Но только вверх. Платье в самый раз, но…

– Немного коротковато.

Бух! Снова меня ударили.

– Хватит драться! Ты кефир в холодильник поставишь?

– У нас нет холодильника. Я хотела пообедать…

– Ты голодная? Ладно. Оставляй всё здесь, и пошли.

– Куда?

– А тебе не всё равно?

– Маме надо сообщить?

– До которого часа мама работает?

– Раньше девяти домой не приходит.

– Анечка! Я ей потом позвоню. Всё будет хорошо.

Аня закрыла дверь в комнату на ключ. В квартире стояла тишина. Было слышно, как где-то на кухне капает вода из крана. Мы покинули эту неуютную квартиру. Спускались вниз не на лифте, а по лестнице. И как мне показалось, Аня вздохнула с облегчением, когда мы вышли из подъезда.

* * *

Мы шли в сторону Таганки. На углу Ульяновской и Чкалова я заметил заведение с надписью «Пельменная».

– Хочешь пельменей?

– Здесь не хочу. Мы с мамой сюда часто заходим.

– А блины ты любишь?

– Блины я люблю. Но от них толстеют.

Я скептически осмотрел её с ног до головы.

– Тебе это не грозит. Ты стройная, как тростинка. А со сгущёнкой будешь?

– Со сгущёнкой буду.

И мы снова зашагали в сторону Таганки.

1974 год, 17 июня. Москва. Блинная на Воронцовской улице

В блинной на Воронцовской улице я бывал не раз. Но всё это было в той, прошлой жизни. И мальчишкой сюда забегал с друзьями, и когда после армии учился в институте, а ночами подрабатывал в такси. Это было одно из тех мест, что и кромешной ночью могло накормить голодного и напоить запойного.

Столики были стоячие. Никаких стульев не предполагалось. Думаю, что такой стоячий стол по высоте будет немного великоват для мелкой девчонки. Но это мы как-нибудь решим.

– Ну, выбирай. Что будешь?

– Как что? Ты обещал блины со сгущёнкой.

– А запивать чем будешь? Чай? Кофе с молоком?

– Кофе.

– Кофе нет, – безапелляционно заявляет крупная женщина в когда-то белом халате и шапочке.

– Тогда так. Два чая. Две порции блинов со сгущёнкой. – Наклоняюсь к Анюте. – Ещё чего-то хочешь?

– Яйцо под майонезом.

– И два яйца под майонезом.

– Блины надо ждать.

– Тогда и чай вместе с блинами. А то остынет.

– Не успеет!

Всё-таки то хорошее, что было в СССР, всегда перечёркивалось хамством и грубостью обслуживающего персонала. Помнится, Штирлиц специально ходил в какой-то кабак под названием «Грубый Готлиб». Там фишка была в том, что хозяин, наливая пиво и выдавая порции поджаренных баварских колбасок, всем хамил. У нас в СССР такое заведение специально искать не надо было. Заходи в любое! И облают, и обсчитают.

Я заплатил за всё меньше рубля. Медные монетки сдачи не хотел сперва забирать. Но рачительная Аня всё сгребла с прилавка и передала мне, пришлось набивать карманы монетками. Никак не могу привыкнуть, что в этом времени монеты – тоже деньги, на которые можно что-то купить.

Пока мы ждали две порции наших блинов, я слегка подвинул круглый столик к окну. Ну а Ане пришлось с ногами забраться на подоконник. Так, стоя на подоконнике на коленках, ей стало удобнее есть с высокого стола.

Зато когда нас позвали, чтобы мы забрали готовые порции наших блинов, продавщица, или кто она тут по должности, заметила наше ноу-хау и решила немного поскандалить.

– Я прошу прощения! Если моя девочка своими сандаликами испачкает вам подоконник, то я