Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

себе не отказывая. А Чистику с Ельцом, и даже мне, помазанному авгуру, оставляла только объедки, от которых сама воротила нос. Однако об этом ты, если верить твоим словам, позабыла. Жаль, я не могу позабыть всего этого тоже.

– Р-рыбьи головы?

Синель, по-прежнему не открывая глаз, пожала плечами.

– Ладно, патера, прости. Здесь, внизу, мы, надо думать, ничего поесть не найдем, но если найдем, или когда вернемся домой, я тебе первому отдам что захочешь.

– А я откажусь, дочь моя. Вот в чем заключена мысль, которую я тщусь до тебя донести. Итак, как я уже говорил, я сделался протонотарием Его Высокопреосвященства. Вошел во Дворец Пролокутора, да не простым восторженным визитером, а на правах его обитателя! Каждое утро я спускался в Личную часовню, что под приемным залом, и, распевая молитвы перед пустыми креслами, приносил в жертву богам одного-единственного неоперившегося голубенка, а после наслаждался тем самым голубенком за поздним завтраком. Раз в месяц я исповедовал патеру Быка, протонотария Его Высокомудрия, а он – меня. Этим и ограничивалось мое авгурское служение. Однако время от времени Его Высокопреосвященство поручал мне дела, которые считал – либо делал вид, будто считает – чересчур сложными для служек-мальчишек. Одно из таковых, как тебе известно, привело меня в эту убогую деревушку, в Лимну. Где мне надлежало отыскать тебя, дочь моя, в чем я, к собственному несчастью, преуспел. Твоя жизнь, полагаю, была… не скажу «сплошным приключением», однако довольно бурной, не так ли?

– Да уж, в полосочку… то пусто, то густо, – подтвердила Синель.

– Ну а моя – нет, в результате чего я счел себя ни к чему не пригодным. Поведай мне кто-либо из богов…

Сделав паузу, Наковальня сунул иглострел Чистика за брючной пояс и изучающе оглядел собственные ладони, покрытые множеством струпьев.

– Поведай мне кто-либо из богов, что я поневоле буду вынужден заменить целую команду рыболовного судна, отчерпывать воду, ставить паруса, брать рифы и тому подобное, причем во время шторма, страшней которого еще не видывал Круговорот, я объявил бы сие совершенно невозможным, откровенно признавшись, что умру уже через час. Ответил бы сему абсолютно ложному божеству, что я – интеллектуал, ныне вынужденный вести жизнь лица духовного, поскольку прежняя моя набожность давным-давно сменилась скепсисом, усугубляющимся день ото дня. Ну а если бы бог этот предположил, что мне еще не поздно стать человеком действия, я сказал бы: подобное-де ниже моего достоинства… и счел вопрос полностью исчерпанным.

– Вот не было б при тебе иглострела да этого здоровенного хема, тогда мы бы и поглядели, – буркнул Зубр.

Наковальня согласно кивнул. Округлое, припухшее лицо его сделалось предельно серьезным, выдающиеся вперед зубы придавали ему сходство с мордочкой храброго бурундука.

– Действительно, поглядели бы. Посему я, Зубр, сын мой, и убью тебя, либо прикажу покончить с тобою Молоту, как только почувствую, что могу лишиться того либо другого.

– Сквер-рный… Др-рянь человек!

Кого имел в виду Орев, Зубра или Наковальню, сразу никто не понял.

– Брось, патера, это ты не всерьез, – усомнилась Синель.

– Еще как всерьез, дочь моя, еще как! Подтверди, капрал: это ведь не пустые угрозы?

– Конечно, нет, патера. Гляди, Синель: патера – такой же био, как ты, а био вроде вас с ним убить проще простого. Полагаться на судьбу ни тебе ни ему нельзя. Взяли пленного – он у вас постоянно должен по струнке ходить: спустите ему хоть что-нибудь, и все. Пиши пропало. Моя бы воля, я б кончил его прямо сейчас, пока с патерой ничего не случилось.

– А кто нам тогда покажет, как попасть в его яму и найти дверь, ведущую в подвал Хузгадо?

– Так ведь мы ни туда, ни туда пока не собираемся, верно? К тому же где Хузгадо, я знаю – только бы с собственным местоположением определиться. Отчего б мне не упокоить его немедля?

Дуло ружья Молота, будто случайно, развернулось в сторону Зубра, палец нащупал спуск.

– В яму мы, счастлив напомнить, и не собирались, – заметил Наковальня. – Это Чистику возжелалось туда попасть, причем без каких-либо разумных причин, доступных моему пониманию. К несчастью, в Хузгадо мы не собирались тоже, хотя Влагоносица Сцилла отправила нас именно туда. Вполне вероятно, я – единственный из присутствующих, кто помнит ее указания, но, уверяю вас, это именно так.

– Ладно, – устало вздохнула Синель, – верю, верю.

– И правильно делаешь, дочь моя, поскольку Сцилла изрекла их твоими устами. Именно этот факт и наводит меня на новую мысль. Сцилла объявила Чистика, Ельца и меня своими пророками, особо отметив, что мне надлежит заменить Его Высокомудрие на посту Пролокутора. Елец оставил сей невыносимо отягощенный злом круговорот ради лучшей, легкой, изобильной жизни в Майнфрейме. Возможно, Сцилла-Утешительница даже вспомнит его, если того пожелает. Я же за ним последовать не могу. Буде мы с вами откажемся от поисков Чистика, либо, по крайней мере, отложим их, в чем для меня, признаться, имеется немало привлекательного, из отмеченной Сциллой троицы остаюсь только я. Несколько ранее я, то и дело сбиваемый с толку всевозможными помехами, уже старался изложить вам свою позицию, но, поскольку ни одному из вас не хватило терпения меня выслушать, хотя объяснение заняло бы максимум пару минут, изложу ее незамедлительно. Слушайте внимательно, оба.

Набрав в грудь побольше воздуха, Наковальня повысил голос.

– Я пробудился. Осознал себя – и как человека, и как авгура. Слугу Человеческого, если угодно, а особенно – служителя божия. Вас трое. Один меня любит, двое же ненавидят, о чем мне прекрасно известно.

– Ничего я тебя не ненавижу, – запротестовала Синель. – Ты мне вот эту штуку дал поносить, чтоб не мерзла… и Чистик тебя вовсе не ненавидит. Тебе просто кажется.

– Благодарю, дочь моя. Я как раз хотел уточнить, что упомянутая пропорция, согласно познаниям касательно мантейонов, почерпнутым от братьев-авгуров, наблюдается чаще всех прочих, хотя наша с вами община далеко не столь многочисленна. Что ж, хорошо, добрая моя паства, возражения приняты. Как бы там ни было, я сделаю для вас все, что смогу, для всех и каждого… ну а по заслугам меня, уверен, вознаградит восток.

Молот легонько толкнул Синель локтем.

– Видала? Что я говорил? Перед тобой величайший человек во всем Круговороте!

Орев, склонив голову набок, смерил Наковальню пристальным взглядом.

– Где Чистик? Где?

– Боюсь, в блистательном граде, именуемой нами Разумом, его не найти, – полушутя отвечал ему Наковальня. – Я видел, как он окликнул кого-то, хотя вокруг, куда только хватало глаз, не было ни единого человека, отсалютовал сему незримому существу и со всех ног помчался прочь. Наш славный капрал – это вы видели сами – бросился за ним следом, но потерял его в непроглядном мраке.

– Понимаешь, Синель, эти зеленые светочи работают не так, как про них люди думают. Все думают, они просто постоянно ползают безо всякого соображения, только