Русь. Строительство империи 6 - Виктор Гросов

Дневка закончилась. Отдохнувшие, посвежевшие, с пополненными запасами воды, мы снова двинулись в путь. Теперь шли осторожнее, медленнее. Разведка работала без передышки. Почти каждый час гонцы приносили донесения: «Видели конный разъезд в пяти верстах к востоку», «Нашли следы большого лагеря у пересохшего ручья», «Впереди дымы — похоже, горит степь». Враг был рядом. Он знал о нас, он следил за нами.

Мы шли, готовые к бою. Авангард под командованием Борислава двигался впереди плотным ядром. Конница была готова по первому сигналу рвануться вперед или прикрыть фланги. Пехота шла в сомкнутом строю, щиты наготове, копья подняты. Обоз подтянули ближе, окружили сильной охраной.

Ночи стали совсем тревожными. Спали урывками, не раздеваясь, оружие под рукой. Часто вспыхивали ложные тревоги — то шакал закричит по-особенному, то конь испуганно всхрапнет. Нервы были натянуты как струны. Но открытого нападения не было. Видимо, враг не решался атаковать нас на марше, ждал, когда мы подойдем ближе к Тмутаракани, чтобы ударить наверняка, возможно, объединившись с основными силами осаждающих.

И вот, на исходе третьего дня после дневки, ранним утром, когда первые лучи солнца только-только пробились из-за горизонта, окрасив небо нежно-розовым, разведчики, посланные вперед еще ночью, вернулись. Они скакали во весь опор, их кони были в мыле.

— Княже! Там! — выкрикнул старший дозорный, указывая вперед. — Курган высокий! С него видно!

Сердце забилось чаще. Я дал шпоры коню. За мной рванули Илья, Ратибор, Борислав, десяток дружинников из личной охраны. Мы вихрем пронеслись мимо замершего авангарда и взлетели на вершину указанного кургана — древнего, оплывшего, поросшего седым ковылем.

Перед нами открылась картина, которую я столько раз представлял себе в мыслях, но которая в реальности оказалась куда страшнее и масштабнее.

Внизу, в широкой долине, омываемой с трех сторон синими водами Сурожского моря, стояла Тмутаракань. Крепость на мысу. Ее серые каменные стены, израненные, почерневшие от дыма, казались последним оплотом в бушующем море врагов. Сколько там было наших? Тысяча? Полторы? Трудно сказать. Но было видно — они еще живы. Над главной башней все еще развевался стяг — кажется, галицкий, Такшоня.

А вокруг был враг. Бесчисленное множество хазарских шатров покрывало всю долину до самого горизонта. Дым от тысяч костров поднимался к небу. Виднелись осадные сооружения — насыпи, подведенные к самым стенам, деревянные башни на колесах, несколько неуклюжих камнеметов. Врагов было много. Очень много. Десятки тысяч.

Гавань была пуста, если не считать обгоревших остовов нескольких небольших судов у причала. А дальше, на рейде, перекрывая выход в море, стояли они. Византийские дромоны. Я насчитал пять штук. Их золоченые орлы на флагах нагло сверкали в лучах восходящего солнца. Блокада была полной.

Со стен изредка отвечали лучники, но стрелы летели вяло, нечасто. Видимо, берегли каждую. Из вражеского лагеря иногда отвечали камнями и стрелами, но общего штурма не было. Затишье. Затишье перед последним ударом? Или они ждали нас?

Мои воеводы молчали, глядя на открывшуюся панораму. Лицо Ильи Муромца стало суровым, желваки заходили на скулах. Борислав что-то быстро прикидывал в уме, его взгляд бегал от крепости к вражескому лагерю. Ратибор стоял чуть позади, непроницаемый, как всегда, но я заметил, как напряглись его плечи. Он тоже оценивал.

Я глубоко вдохнул прохладный утренний воздух. Тяжелый, пахнущий дымом и близкой смертью. Вот она. Цель нашего изнурительного похода. Последний русский форпост на юге. И он был на грани падения.

— Ну что, соратники, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — Похоже, представление начинается. И мы как раз успели вовремя.

Я повернул коня лицом к своему войску, которое уже поднималось на холм следом за нами, заполняя все пространство. Тысячи глаз смотрели на меня и ждали приказа.

Глава 22

Вот она, Тмутаракань. Последний наш клочок земли на этом краю света. Стоит на мысу, серая, побитая, как старый вояка, три стороны морем омыты. А четвертая… Четвертая сторона — это ад. Сколько глаз ни хватало, до самого горизонта расстилался вражеский лагерь. Шатры, шатры, шатры — хазарские, без счета. Дым от их костров небо коптит, будто сама степь горит. И под стенами копошатся — насыпи гребут, какие-то деревянные дуры на колесах подтаскивают, камнеметы неуклюжие стоят. Масштаб впечатлял и давил. Против наших полутора тысяч в городе, если там вообще столько осталось. Такшонь… держится ли еще? Галицкий стяг над башней — вроде его. Но какой-то он… обвисший, что ли. И в гавани пусто, только щепки горелые у причала. А дальше, на рейде, как гвозди в крышку гроба — пять византийских дромонов. Золотые орлы на солнце аж слепят. Блокада. Полная. Ни войти, ни выйти. Со стен иногда отвечали, но редко, вяло. Видать, каждая стрела на счету. Из лагеря тоже огрызались нечасто. Затишье. Но такое, знаете, перед бурей. Либо ждут нас, либо готовят последний штурм.

Мои воеводы молчат, переваривают увиденное. Илья Муромец аж потемнел лицом, желваки ходят, понимает — дело дрянь. Борислав, командир авангарда, губы поджал, взглядом шарит — от крепости к лагерю, от лагеря к кораблям. Считает, прикидывает шансы. Шансы, прямо скажем, не ахти. Ратибор за спиной — камень. Но и у него плечи напряглись. Все поняли — попали мы серьезно.

— Ну что, соратники, — голос стараюсь держать ровно, без дрожи. — Похоже, представление начинается. И мы как раз успели вовремя.

Разворачиваю коня. За мной — мое войско. Тысячи четыре с половиной, может чуть больше. Вымотанные маршем, пыльные, злые, но мои. Смотрят на меня, ждут слова. Долго говорить не стал.

— Борислав! — крикнул я командиру авангарда. — Разворачивай своих! По центру, на гребне холма! Пехоту — плотным строем, щит к щиту!

— Илья! Конницу — на левый фланг! Держи высоту, не дай обойти!

— Степа! Арбалетчиков — за пехотой, готовься стрелять поверх голов! Прикрывай центр и правый фланг!

— Ратибор! С моей дружиной — на правый фланг, смотри за берегом! Никого не подпускать!

Команды короткие, четкие. Воеводы без лишних слов рванули выполнять. И войско зашевелилось, как потревоженный муравейник. Устали — да. Но дисциплина есть. За месяцы походов и боев научились понимать с полуслова. Сотни начали перестраиваться, разворачиваться фронтом к долине. Щиты поднялись, образовав почти сплошную стену. Копья щетиной встали над ней. Конники Борислава и Ильи рысью расходились по флангам, занимая позиции на склонах холма, откуда хорошо просматривалась вся