Красная земля - Тим Волков

Иван Павлович остановился на мгновение, глядя на вершину холма. Оттуда, из-за частокола, кое-где уже виднелись зловещие красные таблички. Он потрогал рукоятку нагана в кармане, сделал глубокий вдох и решительно зашагал вверх по тропе, оставляя позади себя суету и дым деревенских труб.

Вот и артель.

Подойдя ближе, Иван Павлович увидел результаты работы добровольцев. Территория бывшего лагеря была оцеплена новым, более основательным забором из горбыля. На нем через каждые десять шагов висели зловещие, наспех сколоченные из досок и выкрашенные суриком таблички. На каждой было грубо выведено углем одно и то же слово: МИНЫ

И ниже, мельче: «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ».

На самом деле, разминировали все, но на всякий случай повесили вывеску — вдруг что пропустили? Да и лишних раз залетных отпугнет.

Само кладбище представляло собой унылое и жутковатое зрелище. Склон, изрытый ямами артельщиков, теперь был засыпан ровным слоем белой, едкой негашеной извести. Она лежала, как неестественный снег, погребая под собой и старые кости, и новую заразу. Кое-где из-под нее торчали обломки сгнивших досок, клочья тряпья и концы веревок, которыми связывали мешки с останками. Стояла мертвая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь шелестом редкого осеннего дождя и завыванием ветра в ребрах старой мельницы.

Иван Павлович, крадучись, обошел территорию по периметру, стараясь не шуметь. Его глаза выискивали любые признаки присутствия — свежие следы, оброненные предметы, движение в кустах.

И он его нашел.

Не на самом кладбище, а чуть в стороне, у самой кромки воды, у крутого обрыва, там, где раньше была пристань артели. У берега качалась на воде узкая, долбленая лодка-однодревка. А на берегу, спиной к доктору, сидел человек.

Он был одет в поношенную одежду путевого обходчика — ватник, грубые штаны, сапоги. Но осанка, аккуратный пробор на темных волнах, уложенных под фуражку, выдали в нем не рабочего человека. Незнакомец что-то внимательно рассматривал в руках, перебирая пальцами.

Иван Павлович замер в тени старой, разлапистой ели, растущей на краю обрыва. Вечерняя мгла сгущалась, превращая берег реки и фигуру человека в размытые, двигающиеся силуэты. Было сложно разглядеть что-либо отчетливо.

Что он там делает?

Человек стоял на коленях у самой воды. До доктора донесся тихий, но отчетливый звук — звон металла о металл.

Иван Павлович прищурился, всматриваясь. Человек зачерпнул горсть воды, потерев одну руку о другую. Затем он поднял что-то маленькое, блеснувшее в последних лучах заходящего солнца тусклым, желтым отсветом. Незнакомец внимательно рассмотрел находку, протер ее о штанину и с удовлетворенным кивком положил в карман куртки.

Монеты. Он мыл их от глинистой грязи. Те самые золотые монеты покойников!

Потом человек поднялся, отряхнул колени и неспешно, с видом полного хозяина, начал подниматься по тропинке вверх, к тому самому месту на обрыве, где когда-то кипела работа артели Михаила. Он шел уверенно, знающей дорогу походкой.

И в этот момент, когда он повернулся вполоборота, чтобы окинуть взглядом окрестности, последний луч солнца упал на его лицо.

Иван Павлович увидел очки. И худое, нервное, небритое лицо под ними. Ту самую ухмылку — самодовольную, жадную, торжествующую.

Сердце доктора упало, а потом заколотилось с бешеной силой. Незнакомец, коллекционер, путевой обходчик… Это был он.

Рябинин.

И тут же, с кристальной, ослепительной ясностью, до Ивана Павловича дошло, зачем он здесь.

Он выискивал то, что осталось. Те самые монеты, что роняли в грязь артельщики, что терялись в земле при переноске. Те крохи, что не попали в главный сундук. Он знал, что территория заминирована и объявлена запретной, а значит, сюда не ступит нога человека. Это сделало его личным, нетронутым золотым дном.

Кто знает, а может быть не только эти крохи он искал? Возможно, где-то здесь есть еще один сундук? Будет ли Рябинин собирать крохи? Вряд ли. А вот что покрупней… Не даром, подлец, изучал историю края. Все места, где хоронили богатеев знает.

Пока все боролись с эпидемией, искали его по всему уезду и расставляли ловушки в милиции, Рябинин, как крыса, тихо и методично грабил могилы во второй раз. Он возвращался на место преступления, чтобы подобрать то, что не смог унести в первый раз. Его жадность не знала пределов.

Иван Павлович выступил из тени, поднимая наган. Ствол смотрел прямо на грудь Рябинина, чернея в сгущающихся сумерках. Кипела душа у доктора — злость обуяла. Ведь перед ним стоит убийца Петракова. Совладать бы с собой, не выстрелить прямо сейчас! Нет, этого гада под суд нужно. Одной пули ему мало. Нужно справедливое наказание, чтобы помучился в тюрьме остаток жизни.

— Стоять! — его голос прозвучал громко и металлически-четко, разрезая кладбищенскую тишину. — Руки вперед, чтобы я видел. Все кончено, Степан Григорьевич.

Рябинин медленно, почти театрально, обернулся. На его худом, небритом лице не было ни страха, ни удивления. Только та самая, знакомая по прошлым встречам, ядовитая ухмылка. Он не поднял рук.

— Иван Павлович! Доктор, — произнес он с легкой насмешкой, как будто встречал старого знакомого в светском салоне. — Какая неожиданная и, должен сказать, неприятная встреча. Вы всегда появляетесь столь некстати.

— Я появился ровно тогда, когда нужно, — холодно парировал Иван Павлович. — Чтобы положить конец этому цирку. Вашим играм пришел конец.

— О, какие громкие слова! — Рябинин поднял бровь. — Это не я придумал правила этой игры, доктор. Это жизнь. Одни роют землю, чтобы выжить. Другие — чтобы найти нечто большее. Я просто воспользовался предоставленным шансом.

— Вы воспользовались доверчивостью людей и осквернили могилы! Из-за вашей жадности умерли десятки человек! Ваш собственный сообщник валяется там, в грязи! — Иван Павлович сделал шаг вперед, ствол не дрогнул.

— Мелкие издержки на пути к великой цели, — Рябинин пожал плечами, и его глаза блеснули в очках холодным блеском. — История пишется победителями, доктор, а не трупами. А победителям, как известно, все позволено. И уж тем более — их золото.

— И какая у вас цель, Степан Григорьевич? Сбежать за границу и прокутить эти деньги?

— «Прокутить»? — Рябинин фыркнул. — Вы так и остались наивным земским лекарем. Я покупаю не вино и женщин. Я покупаю будущее. Тихий уголок в Швейцарии, например. Уважение. Неприкосновенность. То, что никогда не будет у вас здесь, в этой помойной яме, которую вы называете родиной. Вы боретесь за жизнь каких-то крестьян, а я — за свою собственную.

— Вы боретесь за свою шкуру, прикрываясь высокими словами. Вы — вор и убийца.

— А вы —