Физрук: на своей волне 2 - Валерий Александрович Гуров

Я перевёл взгляд на номера.

ХАН 001.

Ну конечно… всё в его духе.

Когда-то Аля любил понты так, как другие любят женщин, и, судя по всему, с возрастом ни капли не изменился. Разве что поседел, да, возможно, стал чуть тяжелее в движениях, но манера была прежней и хорошо узнаваемой.

Такой же понторез, как и был.

Машина проехала чуть дальше, чтобы там развернуться и въехать во двор школы. Я стоял, глядя на тёмные стёкла и вызывающие номера.

Ну что ж, Аля, наконец-то мы снова увидимся.

— Так, ладно, Ань, мне пора… — бросил я, развернулся и пошёл обратно на школьный двор.

— Ты только сразу скажи, как освободишься, Володь, — спохватилась она.

— Обязательно сообщу, — пообещал я и, не дожидаясь ответа, пошёл дальше.

Возвращаясь к школьному двору, я сразу заметил знакомые фигуры. Хромого физрука, который, несмотря на костыли, успел доковылять до школьного двора. И трудовика, натянутого «с иголочки» в деловой костюм. Он стоял чуть отстранённо от остальных с выражением пренебрежения на лице.

— Так, у нас готовность — минута, — сообщил я, подходя к директору.

— Едет? — спросил он, мигом побледнев.

— Едет, — подтвердил я.

В ту же секунду послышался низкий рокот двигателя. Тяжёлый чёрный джип медленно подкатывал к воротам школы. Все взгляды нашего педагогического коллектива тотчас устремились на блестящий кузов и тёмные стёкла, за которыми сидел Аля Крещёный.

— Готовность номер один! — оживился директор, едва сдерживая дрожь в голосе.

Учителя тут же выстроились в ряд, вытянулись по стойке «смирно». Мгновенно подобрались, будто перед настоящим строевым смотром.

Аля ведь тоже проходил через чеченскую кампанию, как и я. И привычки у него остались те самые — дисциплина, подчинение… ещё с девяностых он это ценил и уважал. Поэтому я хотел таким образом его сразу расположить и настроить на нужный лад.

Джип замедлил ход и, наконец, остановился прямо перед крыльцом. Водителю, похоже, было совершенно плевать на то, что колесом он наехал на цветочную клумбу. Завуч, увидев это, аж вздрогнула, но возмущаться не стала — рот держала на замке. Понимала, что сейчас явно не тот случай, чтобы высказывать своё возмущение.

Из машины первым вышел здоровяк с бычьей шеей — лет тридцати, в тёмном пиджаке и коротко стриженный. Сразу видно — и водитель, и телохранитель в одном лице. Тоже, кстати, старая привычка Али родом из прошлого — один он никуда не ходил. Я раньше не понимал почему, а теперь понял. За спиной Аля проворачивал грязные делишки…

Оно ведь как: кто во всех отношениях одинаково честен и не имеет «скелетов в шкафу», тому и телохранители не нужны.

Телохранитель прошёл к пассажирской двери. Я усмехнулся про себя. Интересно, а руку он Але тоже подаст? Шутка, конечно, но в каждой шутке…

Дверь джипа мягко распахнулась.

И из машины выбрался Аля Крещёный. Волосы с проседью, дорогой плащ поверх костюма. Да, лицо постаревшее, но взгляд… тот самый — тяжёлый, уверенный, цепкий.

Он остановился на секунду, посмотрел на школу, потом на выстроившихся учителей. Скользнул глазами по мне, но, естественно, не узнал.

Я подметил, что, несмотря на далеко не солнечную погоду, Аля носит солнцезащитные очки.

Подметил я и ещё один «привет» из прошлого. Шрам на щеке Али был заметен даже издалека. Даже скорее ожог. След того инцидента в машине, который когда-то разорвал его лицо и жизнь на «до» и «после».

Я вздрогнул, потому что этот шрам возвращал воспоминания. Внутри закипало отвращение и ярость. На секунду мне захотелось довершить то, что должно было закончиться ещё несколько десятилетий тому назад. Потянуло задушить эту суку…

Но я сжал зубы и оттеснил наваждение. Я понимал, что сейчас не время для мести. Здесь — школа, дети и цепочка последствий… нет, я слишком хорошо понимал, что бодаться с Алей на равных я прямо сейчас не могу. Телохранитель этого урода попросту расстреляет меня к чёртовой матери, как только я рыпнусь.

Сейчас мы с Алей находились на разных этажах, в разных весовых категориях. И как бы мне ни хотелось обратного, это был факт. Как фактом было и то, что расправа не решит задач, которые стояли передо мной. Сейчас мне была нужна холодная голова — нужна гораздо больше, чем стиснутые кулаки.

А в остальном… такие, как Аля, действительно не должны были ходить по земле.

Аля прошёлся взглядом по рядам, будто проверяя подчинённых. Я же взял на себя режиссирование того спектакля, который подготовил для встречи «дорогого» гостя.

Как только Аля вышел из джипа, я начал отсчёт. Тихо, но так, чтобы это слышал весь учительский коллектив.

На счёт «три» весь наш педагогический состав шагнул вперёд и хором крикнул:

— Здравствуйте, добро пожаловать в нашу школу, для нас это большая честь!

Получилось довольно синхронно, не зря всё-таки репетировали. Правда, трудовую повинность решили нести не все. Трудовик, как белая ворона в нашей стае, промолчал.

Я заметил, как завуч буквально тянется к нему — всё время старается стоять рядом, ловит взгляд, поправляет волосы, будто случайно. Но он, наоборот, держался от неё подальше, будто между ними прошёл холод. Интересно, поссорились? А может, просто устал от её интриг.

Но желчь, которая разве что не текла из ушей трудовика, никуда не делась. Он стоял чуть в стороне, косясь на меня с нескрываемой усмешкой на своей лощёной физиономии.

— Слышь, Вован, это ты народ на эту тему подбил? — хмыкнул он.

— Тебе же некогда родную школу спасать, вот мне и приходится за тебя вкалывать, — сухо ответил я. — Либо помогаешь коллективу, либо закрой рот.

Трудовику не понравилось, он фыркнул, но промолчал. Разумно, кстати. У меня внутри всё кипело.

Тем временем директор, стараясь выглядеть торжественно, взял приготовленный торт, заменяющий каравай. Понёс его на вытянутых руках прямо к Але Крещёному. Вид у него был как у служителя, несущего дар идолу.

Аля усмехнулся. Ему явно нравилось происходящее. Ещё бы — он всегда любил, когда перед ним пресмыкаются и готовы плясать по его правилам. Если я всегда ставил себя первым среди равных, то Аля неизменно ставил себя выше всех. За это его никогда по-настоящему не любили — только боялись.

Директор приближался с тортом, а рядом, чуть позади, шла завуч. Она держала в руках солонку. И чем ближе они подходили к Крещёному, тем сильнее я чувствовал, как внутри вновь поднимается тошнотворная волна — смесь злости, презрения и памяти.

Передо мной стояла вся суть Али: внешне — ухоженный бизнесмен,