Боло! - Дэвид Вебер

услышала его баритон, — что именно по этой причине он остался на месте. Почему он даже не пытался маневрировать. Как и “Непобедимые” из 351-го полка, он намеренно отвлекал их оставшиеся силы на себя… и от морских пехотинцев, наступавших вслед за батальоном.

Это не могло продолжаться долго. Это было единственное милосердие, о котором Манека могла думать, но даже когда она это делала, она понимала, что эти короткие минуты агонии и разрушения для существа, мыслящего с психотронной скоростью должны показаться вечностью.

Они наступали со всех сторон. “Локи”, горстка “фенрисов”, разведывательные роботы “Хеймдалл”, воздушная кавалерия, даже мельконианские пехотинцы, и все они поливали огнем гибнущий корпус Бенджи. Одно за другим его оставшиеся орудия замолкали, превращаясь в руины, в то время как бреши в броне становились все глубже и глубже. Манека знала, что рыдает вслух, и не могла остановиться — не хотела останавливаться, — а его корпус светился все ярче и ярче, разгораясь все сильнее, по мере того как в него вливалась принесенная энергия.

И все же он сражался, со всей невероятной твердостью, присущей Боло, и со всем мужеством своего векового психотронного сердца.

Однако любая твердость, любое мужество, в конце концов, должны были сломаться под таким натиском, и в конце концов мельконианская стая одолела его. “Локи” — один из последней десятки, не более, оставшихся у мельконианцев, — занял позицию для поражения.

Последняя уцелевшая вспомогательная турель Бенджи все еще стреляла, поражая цели с поразительной точностью, когда плазменное копье наконец попало в его центр выживания.

Манека так и не смогла вспомнить точно слова, которые Шаллек тогда сказал. Это были всего лишь звуки, только шум. Она знала, что он говорил ей, что Девятый полк морской пехоты смог прорваться только благодаря Бенджи. Что его последняя битва привлекла мельконианские резервы, сосредоточив большую часть мобильных сил в одном месте, куда подразделения легкой бронетехники морской пехоты нанесли удар с тыла. Что смерть Бенджи спасла почти два миллиарда человеческих жизней.

Она все это знала. Все это понимала. И все же слова оставались лишь звуками, лишь отголосками чего-то, что не имело никакого значения на фоне потери и тоски, терзавших ее душу.

Через некоторое время они ушли, и Шаллек забрал с собой голопроигрыватель. Возможно, подумала она, он хотел помешать ей снова и снова прокручивать запись, становясь свидетельницей смерти Бенджи. Но то были напрасные усилия. Ей уже не нужен был голографический проигрыватель. И никогда не понадобится. Запись теперь стала частью ее, запечатлелась в ней, и когда она закрыла глаза, воспоминания нахлынули на нее.

— Со щитом или на щите, неси его с триумфом или неси на нем смерть. — это было древнее наставление, которое Бенджи однажды процитировал ей в тот день, когда объяснял невысказанный и неписаный договор между Боло и их командирами-людьми. Встретить смерть вместе. Разделить ее, когда она настигла их обоих.

Но Манека не вернулась ни со своим щитом, ни на нем. Она не выполнила свою часть договора. Она знала, что винить себя за это было неразумно, безумно. И представляла себе, как будто Бенджи стоял рядом с ее кроватью и говорит ей, что точно так же, как она отдала бы все, чтобы он выжил, он хотел, чтобы выжила она. И поскольку он хотел, она должна. Как бы ни было больно, она должна жить.

Она откинула голову на подушку, вытирая слезы, и забылась в скорби, которая, как она знала, никогда больше не покинет ее.

О, Бенджи, прошептала она в тишине своего сознания.

О, Бенджи.

Время убивать

Пролог

Это называлось Делом Рагнарок, и оно было безумием. Однако во времена, когда безумие держало галактику за горло, оно было неизбежным.

Это началось как плановые исследования более ста лет назад, когда никто на самом деле не верил, что вообще будет война, и, возможно, главная ирония Последней войны заключалась в том, что исследование, предпринятое для демонстрации безумных последствий немыслимой стратегии, стало основой для претворения этой стратегии в жизнь. Адмиралы и генералы, которые изначально предприняли это, на самом деле намеревались доказать, что ставки слишком высоки, что Мельконианская империя никогда не осмелится рискнуть и сражаться до победного конца с Конкордатом — или vice versa[6], — поскольку они знали, что даже думать об этом было безумием. Но гражданские лица восприняли это как анализ “возможного варианта” и потребовали полного изучения реализации, как только начнется открытая война, и военные это предоставили. Конечно, это была их работа, и, справедливости ради, они опротестовали этот приказ… сначала. Но, когда настало время, они были защищены от безумия не более, чем гражданские.

И, возможно, это было уместно, поскольку вся эта война была колоссальной ошибкой, совокупностью заблуждений космического масштаба. Возможно, если бы между Конкордатом и Империей было больше контактов, этого бы не произошло, но Империя отменила свой указ о запрете контактов в течение шести стандартных месяцев после первого контакта. С человеческой точки зрения, это был враждебный акт; для Империи же это была стандартная операционная процедура, не более чем простое благоразумие — сократить контакты до тех пор, пока новая межзвездная держава не будет оценена. Некоторые ксенологи Конкордата понимали это и пытались убедить в этом свое начальство, но дипломаты настаивали на “нормализации отношений”. Их работой было открывать новые рынки, вести переговоры по военным, политическим и экономическим соглашениям, и их возмущало молчание Мелькониан, запретные для транзита зоны вдоль границы с Мельконией… мельконийцы отказывались воспринимать их так же серьезно, как они воспринимали самих себя. Заявления стали более резкими, а не менее, пока Империя противилась всем попыткам отменить эдикт о запрете сношений, а советники Императора неверно истолковали эту резкость как реакцию страха, настойчивость более слабой державы на ведение диалога, потому что она знала о своей собственной слабости.

Имперская разведка должна была бы рассказать им иное, но формирование аналитических материалов в соответствии с мнением начальства не было чисто человеческой чертой. Но даже если бы это было не так, аналитикам разведки было трудно поверить, насколько человеческие технологии превосходят мельконианские. Доказательства были налицо, особенно в боевом послужном списке бригады “Динохром“, но они отказались принять эти доказательства. Вместо этого об этом сообщили как о дезинформации, хитрой попытке обмануть имперский генеральный штаб, заставить его поверить, что Конкордат более могущественен, чем на самом деле, и, следовательно, еще об одном доказательстве того, что человечество боится Империи.

И человечеству следовало бы бояться Мелькона. Именно человеческое высокомерие, в