Обратный отсчет: Равнина - Токацин

им сидеть было труднее, чем на предплечьях, — сармат загодя поставил пару пластин ребром, смоделировав «оперение» Вепуата. Пока хоботки рвали мясо из перчатки, норовя прихватить и кусок обшивки, Гедимин повернулся налево, к тонущему в темноте кратеру. Жёлтое пятно света поднималось вверх по склону.

— Ничего, — сказал Вепуат, угрюмо щурясь. — Просто пустой кратер. Собрались и ушли. И не вернулись.

— Огонь зажигал? — спросил Гедимин, стряхивая с себя «трилобитов». Четвёрка эшку-тэй пересела на «хозяина», вцепившись во взъерошенные «перья».

— Даже здесь — никакой реакции, — отозвался Вепуат, резким щелчком отправляя зверьков в свободный полёт. — Будто они вообще… ушли. Все, весь город.

Гедимин развернулся спиной к разлому. Если бы не фонящие расщелины в пространстве, луч сигма-сканера дотянулся бы до ложных фумарол и вертикальных пещер под ними, но сейчас он «видел» только белую рябь.

— Может, похолодание… — он осёкся, заметив, как Вепуат вздрогнул. — Они могли впасть в какой-нибудь анабиоз? Бывает же такая реакция…

Вепуат, сложив ладонь козырьком, вглядывался в полумрак, как будто надеялся кого-то там увидеть.

— Я думаю — надо к ним сходить, — он развернулся к Гедимину. — Может, им помощь нужна.

Гедимин оглянулся на разлом. В редеющей темноте уже были видны вешки рядом с ним — всё в тех же камешках и шнурках, никто не убрал их…

— Айзек не обрадуется, если я пропаду в Шакхе, — пробормотал он, досадливо щурясь. — Надо предупредить.

…Теперь в долине Элид светало позже обычного — и как-то медленнее, но аборигены сновали вокруг, ничего не замечая, — им темнота не мешала.

— А если там что-то срочное? — Вепуат, непроизвольно сжимая кулаки, смотрел Айзеку в глаза. Перья на его плечах давно стояли дыбом, угрожая отломиться.

— Если там эпидемия? Или входы обвалились, и никому не выбраться?

Айзек тяжело качнул головой.

— Ты ещё помнишь, что говоришь о воплощённом огне?

Вепуат гневно фыркнул и оглянулся на Гедимина. Тот растерянно мигнул.

— Там что-то случилось. Надо выяснить, что. Может, оно и до нас доберётся…

«Это он зря,» — мелькнуло в голове Гедимина. Айзек сдержанно хмыкнул.

— Оно доберётся ещё скорее, если вы туда полезете. Гедимин! Шлем прикрой!

Сармат, тайком потянувшийся к височной пластине, отдёрнул руку. Все три шлема были закрыты наглухо — хранитель ничего не слышал из тёплого кокона в реакторе… и, возможно, это было к лучшему.

— До завтра — никаких вылазок, — Айзек смерил сарматов выразительным взглядом и отвернулся к монитору. — Сидите на холме, в пределах досягаемости, через час вы оба мне понадобитесь.

…Вскрытый охладитель дымился. Рука Гедимина, поднесённая слишком близко, мгновенно подёрнулась инеем. У порога кто-то чихнул, пискнул, отбросил закачавшийся полог и умчался. Гедимин, не оглядываясь, прикрыл «дверь» защитным полем.

— Выходит, что камень противоположен воде, а мысль — металлу… — донеслось из-за соседнего стола — там Вепуат, закончив опыты с весами, вносил результаты в журнал и делал какие-то странные выводы. Гедимин ничего не ответил. Дымящиеся, покрытые ледяной пылью, но быстро оттаивающие чашки стояли на поддоне. Сармат щёлкнул по одной из них когтем. Ёмкость зазвенела.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Гедимин. Перед ним были показания датчиков на охладителе — нормальных, земных, каждый день проходящих все проверки и шестнадцать часов декомпрессии. Сосуды, простоявшие двое местных суток в охладителе, тоже были здесь — и всё ещё в первоначальном виде.

— Что-то из условий, видимо, не воспроизведено, — вслух подумал Гедимин. Вепуат, свернув голографический журнал, выбрался из-за стола и посмотрел на дымящийся поддон.

— Чашки? Стеклянные? Что это с ними?

Гедимин перехватил его руку на полпути к ёмкостям и крепко сжал запястье.

— Помнишь стекляшки на маяке? — он медленно выпустил руку Вепуата и провёл когтем по стеклу. — Прочность не нарушена… Я пытался воспроизвести условия. Довёл до минус ста десяти, сделал перепады. Оно не трескается. Его предел — минус сто двадцать. В ту ночь не было минус ста двадцати… или было?

Вепуат мигнул.

— Если бы было, то, наверное, до вечера и держалось бы, — неуверенно сказал он. — Сколько я наблюдал, — сначала постепенно холодает, к рассвету доходит до минимума и на нём держится. Если днём не было минус ста двадцати, то и утром не было. И ночью тоже… Значит, не трескается?

Он выдвинул коготь и осторожно поднёс его к стеклу. Тонкая стенка на слабый щелчок отозвалась звоном. Сканер не видел на ней никаких трещин — отогревшееся стекло оставалось аморфным, кристаллизация не началась.

— Стекляшки Скогнов могли быть хуже сделаны, — вслух подумал Гедимин. — Может, там с самого начала были неравномерности…

Вепуат мотнул головой.

— В самых первых — может быть. А перед холодами они уже работали не хуже меня. Если мои чашки не треснули, их тоже не должны были. Хм… Проверить-то всегда можно. Попрошу их сегодня выдуть пару стеклях для тебя. Вот и воспроизведёшь условия.

Гедимин задумчиво кивнул. «Что-то я упускаю из вида с этими экспериментами. Что-то очевидное. Движение воздуха? Тот… растворитель из воздуха? Может, он нарушил прочность? Где бы взять образец для опытов…»

…Комок жёлтого камня под лучом сигма-сканера выглядел, как бак для стерилизации, — все внутренние полости и патрубки были на месте. Снаружи это была оплывшая глыба отдалённо похожей формы. Гедимин потыкал в камень когтем, надавил ладонью, — вещество не промялось, но на ощупь было странным — как будто его всё-таки сделали аморфным, просто у сармата были слишком слабые руки. «Может, вечером доделают,» — подумал Гедимин, накрывая заготовку защитным полем. Отсутствие чёткого графика работ — да хоть какого-нибудь графика работ! — уже не злило, только слабо шевелилась досада.

…Когда Гедимин спускался в реакторный отсек, снаружи взревели раковины, а деревяшки затрещали о толстую кость. Вепуат, обернувшись к нему, широко ухмыльнулся.

— Айзек! Ну ты рассчитал — секунда в секунду!

Айзек с едва заметной улыбкой уступил ему место за