Ведьмы.Ру - Екатерина Насута

Поэтому ему коньяка и не досталось.

Хорошие были времена… и коньяк тоже. Поискать, что ли? Местный заводец разливал. И мозгами Мелецкий понимал распрекрасно, что от коньяка там в бутылке была разве что надпись на этикетке, но мозги душе не указка.

— Всё равно как-то это… жестоко, — проворчала Машка.

— А иначе как? Внушение? И пальчиком помахать? Сослать куда, поручив бумажки перекладывать? И те не особо важные, чтоб, если прое… потеряются, ничего не рухнуло? А дальше-то что? Я ж не вечный.

Глянула так нехорошо.

Взглядом полоснула… а ведь ещё той оторвой была, Маша-Машуля… потому и женился. Нет, она и рода, конечно, неплохого. И дар вон пусть слабенький, а имеется. Но это так, для общественности и батяни, который женитьбу рассматривал исключительно как инструмент.

Но дело не в даре.

И не в родословной.

А в том, что…

— Может, это тебе в больничку надо? — супруга глянула нехорошо.

— Надо бы, — Мелецкий грудь потёр. — Сердце в последнее время пошаливать стало.

Машка флягу и отобрала.

А потом взяла подушку и хлопнула прямо по лбу.

— У него сердце, а он алкогольничает! — сказала и снова глазищами полыхнула, как когда-то. Характер у неё. Вспыхивала спичкой. И остывала так же быстро. Куда всё ушло-то?

Глаза вон остались, а огонь в них поугас.

— Так ничего серьёзного. Я же ж проконсультировался. Это от нервов всё… сама знаешь…

— Все болезни от нервов и только венерические от удовольствия, — хмыкнула Машка. — Как-то… пахнет твой коньяк дерьмово.

— Ну да. Раньше был лучше.

— Ага. Ты с темы не спрыгивай. Данька ведь не дурак.

— Не дурак, это точно. Только… — признаваться в том было стыдно донельзя. — Упустил я его.

— Только ты?

— Оба… я в бизнесе.

— Я в жизни светской, — Машка вздохнула. — Как-то и вправду глаза застило. Я ж никогда такой не была, а тут… чтоб… это всё ты.

— Я?

— Ты, Мелецкий. Кто пел, что я соответствовать должна? Контакты налаживать? Подруг искать, чтоб через них ты уже налаживал? И вообще на одну волну встать. Я и встала. Теперь бы слезть с этой волны. А Данька…

Ну да, в том, в новом свете, в который они то ли попали, то ли вляпались, как-то не принято было с детьми возиться. Для того специально обученные люди существовали.

— Ну ты хотя бы с ним время проводила, — примиряюще произнёс Антон.

— Ага… когда получалось… хорошо, если раз в неделю, — и коньяк понюхала. — Нет, извини, конечно, но я эту погань вылью.

— Знаешь, сколько он стоит?

— И что, если дорогой, то травиться надо? Вообще пошли, я тебе чаю заварю. Ромашкового. Ромашка нервы хорошо успокаивает. Это всё деньги. Вот, когда не было, тогда приходилось как-то держаться друг друга, что ли. И мы другими были. А потом раз и вот. И не надо маяться, что на ужин делать, а можно кухарке отдать распоряжения. И Даньку нянькам поручить. А самой ноготки… познакомиться… пообщаться… просто полежать, послушать, о чём говорят. И заодно понять, что ты до тех, кто там говорит, не дотягиваешь. Что и ноготки надо не раз в неделю, и бровки, и губы бы изменить. И отдыхать, шопинг… и как-то закружило, а теперь… я себя такой идиоткой чувствую.

Машка остановилась.

— Знаешь, а я даже не уверена, что смогу плиту включить. Для чайника. Хотя там кто-то да дежурит… но я не хочу туда.

— Тогда без чаю обойдёмся.

— И без коньяка. Я вообще эту дрянь из дома выкину, — пригрозила Машка и села. — Данька, он же совсем ребенок.

— Маш! Ему тридцать скоро.

— Господи, я такая старая⁈

— Ты молодая. Но ему скоро тридцать. Не совсем, чтобы совсем скоро, но вспомни себя в его возрасте. Или меня. Мы, конечно, дурили, но не так вот. А он будто и не понимает, чем это всё может обернуться.

— То есть, ты на него не злишься?

— Злюсь. И на него. И на себя. Думаю, а надо ли было так жилы рвать. Хотел, чтоб у нас всё было. А теперь вроде всё есть…

— А нас нет.

— Именно.

Машка всегда умела его понимать. И теперь глядела серьёзно так.

— Если вдруг со мной что, то тебе денег хватит. Тут я позаботился. А Данька как? Пусть и встанет во главе фирмы, но надолго ли? Как скоро его сместят, если просто сместят? А то ведь и подставить могут, и того хуже. Я ж ему не то, что дела передать. Я с ним в целом о делах заговорить не могу. Пытался! А по глазам вижу, что ему это не интересно. Вон, даже племянники…

— Хватит, — жёстко оборвала Машка.

— Чего?

— Не знаю, как Данька, но даже я устала слушать, какие замечательные у твоего братца сыновья.

— Так и есть.

— Ну да. И умные, и способные, и старательные. Сплошная радость папы и дяди.

— Маш…

— Что, Маш? Разве не так?

— Ты преувеличиваешь.

— Я? Я преувеличиваю? Да нет, дорогой. А давай вспомним. Вот в саду был утренник выпускной. Ты пришёл?

Антон честно попытался вспомнить.

— Не морщи лоб. Я тебе скажу. Не пришёл.

— Значит, занят был.

— Конечно. Ты всегда занят был для Данилы. А вот на Алёшкин почему-то время нашлось.

— Ты серьёзно собираешься вот в этих обидках ковыряться? Тогда не получилось. Потом получилось. Вот и всё.

Не всё, потому что в груди опять противно потянуло.

— Ну да… почему-то у тебя всегда так. Получалось. Не получалось. А помнишь, Данька начал боевыми искусствами заниматься? Ты хоть раз был на его выступлениях?

Ну вот зачем она начала.

— Не был, — произнесла Машка удовлетворённо. — Я сперва ходила, а потом стало вдруг некогда. Вот и болели за него няньки и охранник. То ли дело Алёшкины концерты. Это дело важное. Пригласительные получали и шли всей семьёй. А почему? А потому что тебе неудобно было брата подвести. Он ведь ждёт.

— Маш…

— А главное, что Данька ведь старался. И хвалили его поначалу.

Вроде бы как.

Наверное.

Точно. Он и грамоты какие-то приносил. Но да, было некогда…

— Только тебе ж было мало. Ты