Тени двойного солнца - А. Л. Легат

– Раз уж ты беспокоишься о моем здоровье и свободен большую часть вечера, – фыркнула Жанетта, подпоясываясь, – одевайся.

Я приподнялся на локтях, чтобы видеть ее лицо.

– …Есть еще одно место, куда тебе стоит заглянуть.

Нет, все-таки я пришел слишком рано.

В забегаловке «Гусь», после представления у мыльни

Рут прыснул, и пена пошла через его ноздри.

– Тьфу! Сучья лапа, – прогнусавил он, вытираясь рукавом. – И что ты ей сказал?

Я покачал пустую кружку двумя пальцами. Над столами кружили мухи – явно не то место, где стоит ошиваться мужу графини. Возможно, именно потому мы говорим здесь свободно.

– Ты ведь сказал ей, ну, хоть что-то? – Рут оглянулся в сторону двери.

Именно там обычно и появлялся Деханд с лицом-задницей, когда замечал, что у меня есть и другая жизнь помимо разъездов по семейному делу.

– Сказал? – прилип Рут.

Я уклончиво кивнул.

– Ну и славно. Эй, милая, это снова я! – новенькая подавальщица притворялась глухой, когда дело не касалось заказа. – Мы тут напьемся с твоего дозволения? Подвезли ли сливянку? Вот умница, подавай…

Таскаться по питейным, чтобы отплатить должок моему другу. Улыбаться знати, что за глаза называет тебя дерьмом, мерзавцем или последней шлюхой. Пожимать потные руки, отвешивать равную меру лести: чтобы не оскорбить одних и не сильно выделить других. Не забывать старых знакомых и привечать новых, если те пригодятся моей жене.

Я думал, что легче всего управляюсь с клинками. Ошибался. В этом море лжи, в этой забытой роскоши я чувствовал себя… тепло? Тепло без выпивки, без костра. И даже без объятий, не только в постели с Жанеттой. В этом холодном, вроде бы чуждом краю.

– Эй, приятель, ты тут еще? – Рут помахал перед моим носом. – Мы только начали. Так что ты ей там сказанул, ну-ка? Представляю ее лицо…

Рут изобразил графиню: оскорбленную, презревшую все живое, надменнее самого короля. Он-то не мог знать, как смотрит на меня Жанетта, едва мы остаемся одни. Мое вино стояло нетронутым. В неспокойной глади отразилась едва заметная улыбка.

– Не так важны слова, в самом деле. Я должен был сидеть у клерка в этот час, подписывая бумаги. Но вот я здесь. – Я подвинул едва початый кувшин в центр стола. – Угощаю тебя паршивым пойлом.

По виду Рута не скажешь, что пойло вообще способно запаршиветь. Он пил кислую сливянку под Ставницей, наслаждался пресным вином на дороге, заливал в себя сидр, от которого несло солдатской портянкой. Все, что кружит голову, получит свое место в желудке. Таков Рут.

– К тому же клятвы клятвами, но есть вещи, на которые я не подписался бы за все золото мира. Что бы там ни шептали крысы по углам.

– Вот и я не всекаю, приятель, на кой ляд тебе еще один турнир.

Я поднял ладонь над столом:

– Честь семьи, как-никак. Там будут Бовилль, Гранже, отпрыски Годари, все эти пресные рожи…

Рут поскучнел.

– Мне показалось, приятель, или ты мне втолковываешь, почему стоит рубиться на манеже?

Я вздохнул, потер уголки глаз. Приятель заказал еще две кружки и с шумом уронил ладони на стол.

– Нет, ты точно втрескался. Святые коленки всякой матушки!

На нас обернулись. Я дернул плечами и придвинулся ближе. Голос звучал тихо-тихо:

– Или боюсь самой могущественной женщины города.

– Легко попутать одно с другим, коли меня спросишь.

Рут стал настырнее – еще два месяца назад он наслаждался каждым пропитым золотым, не имея претензий. Возможно, второй человек в этом городе, которому было дело до того, как сложится в дальнейшем моя судьба. Прочие лишь улыбались и мечтали об одном: когда меня скормят псам.

Потому я не стал препираться.

– Нет, никак не всекаю. Ты не слуга, не невольник с морей – с чего бы тебе во всем уступать, стелиться? Вчера она хотела, чтоб ты провел вечер в поле…

– На пасеке.

– Велика разница! Позавчера колесил по городу допоздна, сегодня ей грезятся турниры…

Я заглянул в пустую кружку: грязное дно. В забегаловке тянуло гретым салом и печеными овощами. Угадывался базилик, добавленный к мясному бульону. Рут сотрясал воздух, расписывая все мои страдания под гнетом бывшей вдовы Малор. Я отвел глаза.

– Помнишь похлебку под Волоком?

Рут прервался, почесал редкую щетину на подбородке. Широко развел руками:

– Похлебка как похлебка, бывало и хуже…

– А размытая колея в лесу? Как толкали телеги с поломанным колесом, под дождем и снегом, помнишь? Как возили воду и прятались от стрел. Нечем было мазать оси – собачье сало растащили за два дня.

– Помню.

– А та кобыла, которую ты выменял за краденную с доплатой, пегая?

– Рыжая, – дополнил Рут.

– Мы разрезали ее в спешке, пока не вернулись налетчики. И я ел вместе со всеми.

В желудке что-то шевельнулось, горечь подступила к горлу. Нам подали добавку, и я сделал пять жадных глотков.

– Я не вернусь назад, – дно кружки ударилось о столешницу. – Только мертвым, слышишь?

– Упаси всякая матушка, никакого назад, приятель! – Рут помазал лоб. – Я лишь толкую, что из тебя веревки вьют. Чуть смелее, только и всего…

По моему виду следовало уяснить, что спор окончен. Рут поковырялся в ухе, и, к своей чести, ничего больше не сказал. Деханд так и не пришел.

* * *

Жанетта встретила меня в палисаднике за поместьем – слегка подмерзшим и удивительно трезвым.

Сюда приходили совокупляться – прыткие гвардейцы и молодые дворяне с простушками, подавальщицами и дочерьми бедных купцов; или ждать смерти – седые хмурые старики и тоскующие старушки. Я не знал, чего забыл среди безмолвной листвы и истоптанных дорог.

– Я ожидала вас часом ранее. – Жанетта махнула рукой, и фигуры охранников потерялись за рядом цветущих яблонь. – Вы словно в скорби. Где ваш пропойца, неужто захлебнулся дареным сидром?

И все же знал. Каждый день вдали от суеты, настоящей опасности; возможность смотреть, как вызревает закат и возвращаются перелетные птицы, не опасаясь голода и смерти. Теплая, чистая, новая одежда с обувью. И время – почти безраздельно мое. Вот что еще ищут в палисадниках.

Понимание того, что вся эта роскошь – теперь и моя по праву.

Я ответил, повременив.

– Надеюсь, что нет. Отправил его в ночлежку. В этот раз он даже добрался туда на своих.

Неприязнь Жанетты к контрабандисту из Крига – дело ясное. Сколько бы я ни повторял, как пьяница спасал мою жизнь под Волоком.

Жанетта хмыкнула. С тем самым презрением, которое Рут столь удачно изображал за ее спиной. Я добавил:

– Рут вовсе не так плох, как может казаться. В Криге…

– Не говорите,