Ассасин 1: миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

Во дворе внизу голоса, смех, кто-то играл на гармошке. Обычные вечерние звуки. Никаких признаков засады.

Но настороженность не уходила. В Аламуте учили, что самые опасные ловушки выглядят безопасно.

— Садитесь, — Елена указала на один из стульев у стола, сама опустилась на другой. — Хотите кофе? Или что покрепче?

— Кофе, — ответил я, присаживаясь, но держа спину прямо, готовый в любой момент подняться.

Она встала, прошла к маленькой печке в углу, достала медную турку. Движения привычные, отработанные. Насыпала кофе, налила воды из кувшина, поставила на горелку.

Я наблюдал за ней, продолжая сканировать комнату. Что-то здесь не так. Слишком чисто. Слишком аккуратно. Как будто она готовилась к гостям. Или…

Мой взгляд зацепился за край одеяла на кровати. Оно лежало идеально ровно, но в углу торчал краешек подушки. Недавно постель заправляли, но поспешно.

Окна. Занавески задернуты, но одна отодвинута чуть-чуть, будто кто-то недавно смотрел на улицу.

Она ждала меня? Или ждала кого-то другого?

— Вы очень осторожный человек, Александр, — сказала Елена, не оборачиваясь, помешивая кофе в турке. — Сидите на краешке стула, спина прямая, глаза следят за каждым моим движением. Как будто ожидаете нападения.

Я не ответил. Она была права.

— Можете расслабиться, — продолжала она, и в голосе прозвучала усталость. — Здесь нет ловушки. Никто не придет. Это просто моя квартира, где живет вдова-переводчица, которая устала от игр.

Она повернулась, и в свете лампы я увидел ее лицо. Усталое. Настоящее. Без той маски флирта, которую она носила в кафане.

— Я привела вас сюда, потому что устала притворяться, — сказала она тихо. — Устала изображать femme fatale, которой никогда не была. Устала проверять людей, пытаясь понять, друзья они или враги. — Она села обратно, облокотилась на стол. — А вы, Александр Дмитриевич, единственный человек за последнее время, который увидел сквозь эту игру. И это… Это было облегчением.

Я смотрел на нее, пытаясь понять, правда это или еще один слой обмана? Женщина может играть усталость так же хорошо, как и соблазн.

Но что-то в ее глазах, в том, как она сидела, ссутулившись, с опущенными плечами… Это трудно подделать.

— Зачем вы привели меня сюда, Елена? — спросил я прямо. — Чего вы хотите?

Она долго молчала. Кофе закипел, она встала, разлила по двум маленьким чашкам, поставила одну передо мной. Села обратно.

— Не знаю, — наконец ответила она, обхватив чашку руками. — Честно, не знаю. Может быть, хотела поговорить с кем-то, кто понимает. Кто тоже играет роль. Кто тоже устал.

Она подняла на меня глаза.

— Вы ведь играете роль, верно? Журналист Соколов, это не совсем вы. Я вижу это. В том, как вы двигаетесь. Как смотрите на людей. Как держите себя в опасности. — Она сделала глоток кофе. — Вы не обычный журналист.

Я не подтвердил и не опроверг ее слова. Просто смотрел на нее.

— И я не прошу вас говорить правду, — продолжала Елена. — Все мы лжем сейчас. Такое время. Но могу я попросить об одном? — Она наклонилась вперед. — Хотя бы здесь, в этой комнате, на этот вечер… Давайте не будем играть. Давайте просто будем двумя усталыми людьми, которые пытаются выжить в этом безумном мире.

Молчание затянулось. Я взял чашку, сделал глоток. Кофе крепкий, горький, с привкусом кардамона. Хороший кофе.

— Хорошо, — сказал я наконец. — Без игр.

Елена улыбнулась. Первая настоящая улыбка за весь вечер.

— Тогда скажите мне, Александр, — она откинулась на спинку стула, — что вы чувствовали, когда говорили сегодня о войне? О мясорубке? Это было не абстрактное рассуждение. Вы говорили, как человек, который видел войну.

Я помедлил. Сколько правды можно сказать?

— Я видел смерть, — ответил я осторожно. — Видел, как люди умирают за идеи, которые им навязали другие. Видел, как бессмысленное насилие порождает еще больше насилия. И устал от этого.

— Но продолжаете, — заметила она. — Продолжаете быть частью этой игры.

— А вы? — я ответил вопросом на вопрос. — Вы тоже продолжаете. Ходите в кафану, встречаетесь с Чиричем, проверяете подозрительных журналистов. Почему?

Елена долго смотрела в свою чашку.

— Я уже говорила вам. Потому что если я остановлюсь, придется признать, что Стефан умер напрасно. Что мой выбор, мои слова о долге, убили его. — Голос ее стал тише. — И я не могу этого признать. Не могу.

Она подняла глаза, и в них блестели слезы, которые она не позволяла себе пролить.

— Вы понимаете это, Александр? Как жить с виной, которую нельзя искупить? Как продолжать, когда знаешь, что, возможно, все бессмысленно?

Я понимал. Слишком хорошо понимал.

В Аламуте я убивал, веря в высшую цель. Потом узнал, что цель была ложью. Что Старец манипулировал нами, используя нашу веру. И все убийства, вся кровь, все это было напрасно.

Но я продолжал убивать. Потому что альтернатива, признать бессмысленность всего, была невыносима.

— Понимаю, — сказал я тихо.

Елена встала, прошла к окну. Отодвинула занавеску, посмотрела на ночной Белград.

— Иногда я думаю, — сказала она, не оборачиваясь, — что было бы проще просто… уйти. Уехать куда-нибудь далеко. В Америку, как хотел Стефан. Начать новую жизнь, где нет «Черной руки», нет Австрии, нет этой бесконечной борьбы.

— Почему не уезжаете?

Она засмеялась. Грустно, без веселья.

— Потому что тогда придется признать, что была не права. Что он был прав. — Она обернулась. — И потому что… Потому что я уже не помню, как быть просто Еленой. Как жить не для дела, а для себя. Как чувствовать что-то, кроме вины и усталости.

Она подошла ближе, остановилась в полушаге от моего стула.

— А вы, Александр? Вы помните, как быть просто собой? Или тоже забыли?

Я смотрел на нее снизу вверх. Лунный свет падал на ее лицо сбоку, освещая высокие скулы, темные глаза, в которых была боль и что-то еще.

Потребность. Не в информации. Не в проверке. В чем-то другом, более простом и более сложном одновременно.

— Забыл, — признался я. — Давно забыл.

Елена протянула руку, коснулась моего плеча. Легко, почти невесомо.

— Тогда, может быть, — прошептала она, — хотя бы на эту ночь мы можем попробовать вспомнить?

Я понял, что это не соблазн. Не манипуляция.

Это мольба. Мольба одинокой, уставшей женщины, которая хочеи хотя бы на несколько часов почувствовать что-то настоящее.

Я встал. Медленно. Она не отступила. Стояла близко, так близко, что я чувствовал тепло ее тела, запах ее духов, смешанный с запахом кофе и чего-то еще, кажется, жасмина за окном.

— Елена, — сказал я тихо, — вы уверены?

Вместо ответа она подняла руку, коснулась моего лица. Пальцы холодные, дрожащие.

— Нет, — прошептала она. — Но я так долго была уверенной. Так долго