Ассасин 1: миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

Кровать. Одеяло заправлено, но не так, как я оставлял. Я подворачивал правый угол под матрас определенным образом, старая привычка из Аламута, способ проверить, трогали ли постель. Сейчас угол лежал ровно, без подворота.

Кто-то поднимал матрас. Проверял, нет ли под ним тайников.

Я подошел ближе, провел рукой под матрасом. Деревянные рейки на месте. Та, что я слегка разболтал для возможного тайника, шаталась все также. Но ее явно трогали, положение изменилось на миллиметр.

Стол. Керосиновая лампа стояла на три сантиметра правее, чем я оставлял. Я всегда ставил ее строго по центру стола, на равном расстоянии от краев. Привычка, выработанная годами конспиративной работы прошлой жизни. Мелочи имеют значение.

Ящик стола. Я осторожно выдвинул его. Бумаги внутри, черновики статей, заметки о Белграде, корреспонденция с редакцией «Нового времени». Все настоящее, все часть легенды. Ничего компрометирующего.

Но порядок нарушен. Я складывал листы определенным образом, самый важный, снизу, под остальными. Сейчас стопка лежала ровно, без моего специфического смещения нижнего листа.

Кто-то читал мои бумаги. Аккуратно, профессионально, но читал.

Шкаф. Я открыл дверцу, которая тихо скрипнула. Одежда на вешалках. Два костюма, рубашки, запасное пальто. Внизу ботинки. Все на месте, но…

Левый ботинок стоял носком в другую сторону. Я всегда ставил пару ровно, носки в одном направлении. Педантичность, которую привил Редигер на курсах разведки. «Запоминайте, как вы оставляете вещи. Малейшее изменение это признак обыска».

Кто-то проверял обувь. Искали тайники в подошвах? Или просто проверяли размер, запоминали детали?

Я присел на корточки, ощупал половицы под шкафом. Три доски, которые можно поднять, там тайник под полом. Я сделал его сразу после заселения.

Доски на месте. Тайник в порядке. Внутри ничего не тронуто.

Я медленно выпрямился, прислонился спиной к стене, закрыл глаза. Дышал глубоко, размеренно, успокаивая учащенное сердцебиение. Думал.

Кто? Австрийцы самый вероятный вариант. У них есть мотив, ресурсы, опыт.

Майор фон Урбах, о котором предупреждал Артамонов, наверняка проверяет каждого подозрительного иностранца в Белграде. Русский журналист, приехавший писать о «славянском вопросе» сразу после убийства австрийского офицера идеальный кандидат для наблюдения.

Или люди Чирича. Но маловероятно. Они еще не знают, где я живу. Елена знает, но она не стала бы… Или стала? Доверие роскошь, которую разведчик не может себе позволить.

Я открыл глаза, подошел к окну. Осторожно отодвинул край занавески, выглянул во двор.

Внутренний двор дома номер семь тонул в тени. Поленницы дров, ящики, старая телега без колес. В углу у забора темнело что-то, может, бочка, может, куча мусора.

Путь отступления через окно все еще доступен. Три аршина до земли, прыжок возможен, хотя и не бесшумный. Дальше через арку на параллельную улицу, затем петлять по переулкам Дорчола.

Я запомнил маршрут еще в первый день. Две запасные явочные квартиры, адреса которых дал Артамонов. Если придется уходить срочно, я знаю, куда бежать.

Но пока бежать не нужно.

Обыск был тщательным, но не агрессивным. Они ничего не забрали, не оставили явных признаков взлома. Это осторожная разведка. Они изучают меня, собирают информацию, составляют досье.

Значит, у меня еще есть время.

Я отошел от окна, зажег керосиновую лампу на столе. Мягкий желтый свет разлился по комнате, превращая тени в привычные предметы. Скинул пальто, повесил на спинку стула. Плеснул холодной воды из кувшина в таз, умылся. Ледяная вода смыла остатки сонливости, обострила мысли.

Смотрел на свое отражение в мутном зеркале над умывальником. Александр Николаевич Бурный, двадцать шесть лет, поручик военной разведки, журналист петербургской газеты «Новое время».

Лицо обычное. Правильные черты, русые волосы, серые глаза. Ничего примечательного. Именно такое лицо нужно для агента, лицо, которое легко забыть.

Но за этим лицом скрывался Халим ибн Сабах. Ассасин из крепости Аламут, проживший тридцать лет в совершенно другом мире, в другом времени. Человек, убивавший халифов и султанов, проникавший в неприступные крепости, переживший десятки покушений.

И сейчас этот человек должен решить, что делать дальше.

Я вытер лицо грубым полотенцем, прошелся по комнате. Половицы скрипели под ногами, три особенно громкие, я запомнил их расположение. У двери, у окна, возле печи. Обходил их автоматически, даже не думая.

Что теперь?

Игра началась. Австрийская контрразведка знает о моем существовании, следит, изучает. Правда, они не засекли меня у Елены. Они ждали на подступах к моей квартире.

У меня есть время. Немного, но есть. Нужно использовать его максимально эффективно.

Я подошел к кровати, сел на край. Пружины скрипнули под весом. Расстегнул ботинки, снял их, поставил ровно, носки в одном направлении. Привычка.

Елена. Ее лицо всплыло перед глазами. Как она смотрела на меня в полумраке своей комнаты, как прикусывала губу, сдерживая стон, как прижималась ко мне потом, устало, доверчиво…

Это было ошибкой. Я знал это. Привязанность это слабость. Чувства это уязвимость.

В Аламуте за такое убивали. Ассасин, влюбившийся в свою цель или в того, кого использует для операции, это мертвый ассасин.

Но внутри меня что-то протестовало. Елена не цель. Не просто инструмент. Она живой человек, страдающий, одинокий, ищущий тепла в этом холодном мире заговоров и предательств.

И я дал ей это тепло. Хотя не должен был.

Я лег на кровать, не раздеваясь, сложил руки на груди. Смотрел в темный потолок. У меня мало времени. Надо действовать. Использовать то что есть.

Хорошо если это разведка. Урбах высунул голову из норы. Теперь я могу схватить его за шею и вытащить полностью на свет божий. Хотя если он такой умный, то уже предусмотрел это. Предусмотрел и что придумал в ответ?

И что там Чирич и Танкович? Эти уже роют землю готовя большую акцию. Ту что я должен предотвратить.

У меня чертовски мало времени. Шахматы на двух досках. В них уже играют. Я прибыл когда игра в самом разгаре. Успею ли я пробиться на доску и стать ферзем? Защитить короля?

В прошлой жизни у меня это неплохо получалось. Я улыбнулся. Есть проверенный способ. Если ты не видишь что творится на дне пруда, взбаламуть воду. Тогда рыбы всплывут на поверхность и их можно поймать. Да, я так и сделаю.

Я закрыл глаза, заставляя себя расслабиться.

Но перед сном, в эти последние минуты перед тем, как сознание растворится в темноте, я позволил себе вспомнить тепло тела Елены рядом, ее тихий смех, запах жасмина в ее волосах.

Я провалился в сон, и мне снились узкие улочки Аламута, где в тени скал скрывались убийцы с кинжалами, и широкие бульвары Белграда, где в