Обратный отсчет: Равнина - Токацин

— решил он. «А вот как Хассинельг тут спустится…» Гедимин шагнул к лестнице и выставил посох перед собой — кажется, эта штука помогала стражам в терморегуляции, надо было держать её наготове.

— Айя-а! — Хассинельг, всё так же замотанный в кучу накидок, прыгал со ступени на ступень, едва к ним прикасаясь. — Огненная Бездна и все её владыки!

Над его головой висел, спускаясь на грудь и плотно прилегая к накидке, прозрачный купол защитного поля.

— Держи! — Гедимин вскинул посох. Страж на лету уцепился за него, развернулся на одной руке и мягко приземлился. Под накидками затрещала, смыкая «челюсти», хвостовая клешня, существо встряхнулось всем телом и радостно ухмыльнулось.

— Отвык без посоха, — пояснил Хассинельг, пытаясь оттащить Гедимина от лестницы. — Да, а тут не замёрзнешь! Кучу знаков начертил, а ноги всё равно печёт. А твоя рука — она не сварится? Ты бы хоть знаки…

Вниз по балкам обрушился огненный поток, и страж вынужденно замолчал. Гедимин хотел спросить про «знаки», но времени уже не оставалось — здесь были солдаты враждебного города, в колодец спускался второй отряд, а со стен на чужаков с тихим шипением смотрели вооружённые защитники. «Если что — сначала купол, разделить их всех, а потом уже разбираться,» — думал Гедимин, глядя на огненный «водопад». «А то все перепутаются. Надеюсь, Вепуат знает, что делает…»

— Воины Шакхи держат слово, — мрачно сказал жрец, едва все приняли гуманоидную форму. Гедимин покосился на вооружённых защитников. Здесь, на дне колодца, очень удобно было накрыть чужаков шквальным огнём… Посох тихо заскрежетал — Хассинельг, подумав о чём-то в том же роде, потянул его на себя и весь подобрался.

— Открывай ворота, — приказал офицер, быстро оглядевшись по сторонам. Рядом с ним уже стоял Вепуат, такой же настороженный, как и наверху. Гедимин двинулся к нему и встал рядом.

— Можешь обойти все наши кузни и святилища, — сказал жрец, не глядя на чужаков. — Ты не найдёшь тут ничего опасного для Аса’ана.

— Я уже слышал твои слова, — отозвался Тей’кахашта. — Теперь молчи.

— Это всё ещё мой город, хоть тебя сюда и пустили, — жрец двинулся к открывшейся арке. Оттуда тянуло жаром — «окно» было открыто, появилась тяга, теперь город стремительно проветривался и охлаждался.

…Когда сарматы уходили из литеен, кожа на ладони Гедимина была тёмно-красной. Жжения он не чувствовал — было жарко, но не более, пальцы свободно двигались, когда удавалось немного их расслабить. Руку, сжатую на посохе, то и дело сводило судорогой. Гедимин думал, что посох можно было бы отпустить, — всё равно Сэта обходили город молча. Шли они от шахты к шахте или стояли, дожидаясь, пока отряд Тей’кахашты осмотрится, — их везде встречала тишина. Её нарушал только шорох, похожий на шум воды, и изредка — рёв сработавшего гейзера на нижнем ярусе. Все городские ворота были открыты, все работы прекращены. Инженеры, рабочие, носильщики и уборщики, — все перебрались на балки и в ниши и там стояли с оружием в руках, молча глядя на пришельцев. Гедимин с секунды на секунду ждал, что кто-то нарушит дурацкую «клятву», и придётся поднимать над чужаками купол и проламываться к выходу из пещерного поселения, — но вокруг было тихо, и никто не двигался с места, кроме четвёрки солдат Тей’кахашты.

— Дальше, — отрывисто сказал офицер, когда отряд, ничего не нашедший в «асбестовом» цехе, снова собрался вокруг него. Вепуат шумно выдохнул.

— Куда дальше? Ты обошёл все цеха. Даже у камнерезов побывал. Что осталось? Ткачи? Огороды?

— Воины Аса’ана ищут, как им нарушить клятву, — угрюмо сказал жрец. — Они бесчестно напали на мирный город. Как им теперь это признать?

— Молчи, — отозвался Тей’кахашта, на секунду расцепив крепко сжатые челюсти. Он стискивал когти и зубы после каждой обысканной пещеры, и с каждым разом сильнее, — Гедимин уже опасался, что в конце концов кости растрескаются. Но и жрец выглядел как-то странно — непохоже было, что поиски, явно неудачные, его радуют. «Ничего, скоро пойдём на поверхность,» — думал сармат. От постоянного напряжения мышцы уже начинали ныть. «Осталось не так уж много отсеков. Осмотрим последние — и наверх.»

— Туда, — Тей’кахашта указал на боковую арку. Оттуда доносился негромкий скрежет — кто-то из мастеров, устав от вынужденного безделья, вернулся к работе. «Пробойник,» — определил по звуку Гедимин. «Делают отверстие в кости.»

— Здесь костерезы, — отозвался Кут’тайри, и Гедимину почудилось в его голосе что-то странное. Жрец как будто… замешкался?

— Идём, — чужак двинулся вперёд. За ним вошёл Вепуат. Скрежет стих.

«Кованые пробойники,» — машинально отметил Гедимин, глядя на оставленные инструменты и заготовки. Рабочие с оружием в руках смотрели на пришельцев с верхнего яруса. Внизу остались каменные «верстаки», разделённые невысокими стенками, места для сидения, застеленные простёганными шкурами, примитивные тиски и струбцины. Костей и внутренних раковин было много — вдоль стены стояли короба с рассортированным сырьём. На одном из «верстаков» лежала просверленная деталь запирающего механизма. На другом Гедимин увидел стопку узких костей, загнутых между вбитыми опорами, — дугам местных арбалетов придавали правильную форму, пропарив их и засунув в фиксаторы.

— Смотри! — Вепуат шагнул к «верстаку» и взял что-то в руки. — Гедимин, да смотри же! И когда только успели⁈

Гедимин изумлённо мигнул, увидев в сверкающей пластине свой силуэт. Вепуат показывал ему вогнутое зеркало.

Это и вправду было зеркало — слой стекла, слой распылённой ульсены и снова стекло, наклеенное на основу из широких вогнутых костей. Где-то оно было просверлено, где-то его держали костяные скобы, — фрагменты широкого разрезанного сосуда (точнее, двух, вложенных один в другой, — двуслойное стекло мастерам не далось) равномерно распределили по пятилучевой звезде полуметровой ширины. Её лучи плавно изгибались от середины к концу. Это была естественная форма чьих-то костей или раковин — плавный изгиб на середине, два более резких — на концах. Там, где они сходились к центру, зияло отверстие — сквозное, выстланное зеркальным стеклом и плотно заткнутое обточенным осколком кейека.

— Это их собственное, у меня они такого не делали, — голос Вепуата дрожал