Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей

— Тоже контузило? Когда я про Угодника догадался, развеселился было, а потом меня дед наповал!

— Ну ты и выдал тайные секреты. Тайны, так тайны, — начал приходить в чувства близнец. — Значит, я у бабы Нюры так прямо и спрошу, какие у них слухи ходили про деньги, про имя, про зязябр. Получается, мы живём в старших мирах, а у тех, кто младше, время отстаёт от нашего. Фантастика! Вот бы глянуть одним глазком на молодого папку. И на зязябр. А потом обязательно на папку. Узнать что-нибудь этакое, чтобы он не задавался и не пел про всякие глупости: «Я пришёл домой, вынув жало, а от меня жена убежала».

— У тебя папка такие песни распевает? — искренне удивился я.

— Ещё как. Значит, в будущее тоже можно, — снова уплыл в туман контуженый братишка.

— Не знаю. Меня сразу за ногу и в космос метнули.

— Это сон был. А я про тайну кубанских лесов, — почему-то возмутился напарник.

«Нужно было про морок не рассказывать, — пожалел я сразу. — Что если в лесах Кубани совсем другая тайна?»

— Пять лет нас учат, а потом мы ведьм на мётлах увидим. И третьим глазом на девчонок посмотрим, а они окажутся…

— Третьим глазом? — не понял я.

— Раньше у людей на лбу был. Баба Нюра в сказках рассказывала. А вот, про хату, которой теперь Калика хозяин, поведать забыла.

— Ты очнулся? Можно ехать? — спросил я, имея в виду поиск Калики.

— Да. Да-а… — ответил одиннадцатый, а я понял: «Нет. Не-ет…»

«Посижу, подожду его возвращения из мира зязябр. Хорошо, головой уже не кивает, а плавно водит из стороны в сторону. Переваривает, значит», — думал я, наблюдая за одиннадцатым близнецом.

— Всё, я готов, — наконец-то очнулся братишка. — Ты это никому не рассказывал?

— Сразу к тебе, барин. Как только проснулся, о тебе подумал. Ноги идти не хотели, на хитрость лукавую пошёл и обманул их: двенадцатого попросил переметнуть к тебе с кроватки на кроватку и чтоб без всяких подвалов.

— Как туда добраться не узнал? — спросил помощник.

— За церковь, а потом до… Гутен-морген. До Гутенской улицы. Дальше налево и во двор с дичкой.

— Ладно. Посиди, а я к бабе Нюре. Узнаю, как до церкви дойти.

— Э-э, брат. Туда далёко.

— Бабуля всегда пешком ходит в церковь. А мы молодые и на всё трудное, вон, какие злые. Враз домчимся! — раззадорился Александр.

— А давай на велосипедах? Я с прошлого года в походы не шастал.

— Где второй велик возьмёшь? Через подвал, что ли, притащишь? Так ты деда пугаешься, как ладана, — задумался одиннадцатый.

— Давай у Вадьки одолжим? Случись чего, свой ему отдам.

— У Вадьки можно, если даст, конечно. Он, наверно, занят сейчас. Отцу машины ремонтировать помогает. Он у него этот… Жестокий тятька. Вспомнил слово: жестянщик.

— Жестокий тятька? — рассмеялся я над напарником.

— Мне так легче слова запоминать, — отмахнулся тот и ушёл к бабе Нюре узнавать дорогу к церкви.

Я остался во дворе и размышлял, что и мне таким жестяным способом было бы легче запомнить имена миров, только вот, никаких тятек в голове не заводилось, тем более жестоких.

Одиннадцатый закончил разговор с бабой Нюрой и умчался на улицу.

«К Вадьке погнал», — решил я и начал переваривать вчерашние новости на новый лад, выискивая мелочи, которые мог упустить.

— Хорош спать, — рявкнул близнец в ухо.

— Не дал? — расстроился я, не увидев велосипеда.

— Твоя очередь. Отвели от меня глаза… Сам теперь проси, — огорошил меня одиннадцатый. — Но обожди немного. А то я пока сообразил, что меня никому не видно, такого натворил. Собака их от злости чуть наизнанку не вывернулась.

— Доотводились, олухи. Заработало! — поддержал я дружка и тоже от души посмеялся.

Вволю насмеявшись мы вдвоём отправились к однокласснику Вадьке.

Я еле сдерживался, глядя, как одиннадцатый то щекотал ничего не понимавшего Вадика, то дул ему в ухо, или ещё как-нибудь издевался. Вадик сначала стоял и долго не мог сообразить, зачем я просил у него велосипед. Но когда ему надоело чесаться от одолевшего зуда, быстренько согласился и, всучив мне свою лайбу, убежал, громко хлопнув калиткой.

Не переставая посмеиваться, мы зашли к одиннадцатому за его велосипедом и сразу же укатили в сторону улицы Ефремова и дальше.

* * *

— Вот церковь. Нас с тобой тут крестили? — спросил Александр, переводя дыхание после нашей бесконечной гонки.

— Вроде тут, — пожал я плечами, — теперь прямо, пока в улицу Гутенева не упрёмся.

Когда мы продолжили путь, я обратился к Татисию с очередной просьбой, но имя Калики не упомянул, чтобы не обидеть мир воспоминаниями о гадостях, которые натворили сгинувшие посредники. Просто, попросил помочь найти улицу, на которой растёт дичка. Татисий вместо тёплого ответа стрельнул в меня уже знакомой очередью из холодного и тёплого воздуха.

«Кто-то к одиннадцатому пришёл и попросил отвод глаз. А мы в такой дали. Ну, если попросил, значит, наш человек. Значит, подождёт».

Через пару минут мы остановились на перекрёстке нашей дороги с улицей Гутеневского. Сначала одиннадцатый замахал мне рукой, а потом и я увидел табличку с названием.

— Гутенева или Гутеневского. Разницы нет. Куда теперь? — спросил друг велогонщик.

— Влево. Там найдём высоченную дичку. Кстати, что за дерево так называют? Абрикос или яблоню? — спросил я.

— И то и другое. Если их не прищепили, значит они дички.

— Прищепу из них сделали? Крупную абрикосу, как на дедовой улице? — припомнил я, как назывались деревья и их плоды, которые мы частенько сбивали палками, пока нас никто не видел.

— Во-во. Ладно, едем! — скомандовал одиннадцатый, и мы свернули на улицу Гутеневского.

На удивление, нас никто за всю дорогу не остановил, и никакие хулиганы в пути не встретились. Через квартал я увидел огромное дерево на правой от меня стороне улицы. Оно возвышалось над остальными деревьями, которыми были усажены и улица, и дворы, выходившие на неё своими воротами и калитками.

«Дичка – не синичка, а журавль до неба», — восхитился я