Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу

у твоей матери, кем ты была на самом деле, значил ли я для тебя хоть что-то, но сегодня не мой день. В туманном воздухе пахнет марихуаной и благовониями. Монах-кришнаит зовет всех петь вместе с ним. Твоя мать сидит в шезлонге со стаканчиком кофе в руках, пить который, кажется, не собирается. Шхуна пришвартована у причала, ты смотришь на залив. Рядом стоит подиум. Люди один за другим выходят на него и говорят: Мы уже скучаем. Она была особенной. У нее хватало смелости жить по-своему. Мне тоже хочется что-нибудь сказать, хотя я, наверное, не удержусь и начну рассказывать этим незнакомцам нечто личное, что было только между нами, а возможно (даже, скорее всего), только для меня. «Мы смотрели кино, слушали музыку, разговаривали о снежном человеке, о том, что прибрежные города могут превратиться в острова или подводные курорты. Кажется, я был в нее влюблен». Только это и приходит мне на ум. Может, это мелочь, но большего у меня никогда не было. Люди восхищаются шхуной, деталями корпуса и тем очевидным фактом, что она в самом деле может плавать. Все фотографируются с ней, гладят носовую часть – тебя. Кто-то пожимает мне руку. Просит визитку. Твоя мать и Ватару долго стоят возле корабля, трогают палубу, и, разумеется, какая-то часть тебя тает и впитывается им в кожу. Когда все возвращаются на свои места, я на надувном плоту выталкиваю шхуну в залив. Поначалу народ молчит, потом начинает аплодировать. Все кричат: «Я люблю тебя». Развернувшись к берегу, я вижу, что на ветру развевается огромный плакат: BON VOYAGE.

Отъехав подальше, я глушу двигатель. Кладу цифровой диктофон в водонепроницаемый чехол, ведь ты хотела, чтобы каждая секунда твоих последних дней была записана, точно как жизнь была вытатуирована на твоей коже. В офисе меня ждет сверток, твоя мать наказала мне открыть его только после окончания церемонии. Я знаю, это часть тебя – кусочек кожи, нарисованные чернилами воспоминания. Не знаю, сколько времени уйдет, прежде чем ты растаешь и растворишься в море, но я собираюсь остаться здесь до конца. Вдалеке сигналят грузовые корабли. Тюлени, заметив необычное место для отдыха, кружат вокруг шхуны, подталкивая ее носами. Я отпугиваю их тарабарским боевым кличем.

Через пару часов волны уже омывают все сильнее проседающую палубу. Две мачты переломились пополам, парус растворяется быстро, как сахарная вата. Носовую фигуру почти не затронуло, но по твоему лицу стекают капли, падая на драконью чешую. Оленьи рога превратились в демонические. Солнце стоит высоко в небе, и шов, где я приморозил тебя к шхуне, расходится. Скоро у тебя не останется выбора, придется проявить русалочью и драконью натуру. Я надеваю ласты и спасательный жилет, чтобы присоединиться к тебе. Гидрокостюм плотный и надежный, маска и трубка наготове. Шхуна трескается, и каждый звук надлома кажется ударом крошечного хлыста. Не успеваю я подготовиться, как ты уже падаешь в воду, скачешь туда-сюда и ударяешься об остатки корпуса корабля. Я спрыгиваю в воду и оттаскиваю тебя подальше от опасности.

Мы остались только вдвоем. Твои глаза превратились в тонкие провалы, нос – маленькая шишка на круглом куске льда. Ты лежишь на спине, глядя в небо. Я обнимаю тебя за талию, чтобы волны не закружили, как хрустальное бревно. Батарейка в диктофоне почти разрядилась. Боюсь, скоро в него просочится вода. Итак, пока у меня хоть что-то осталось, хочу сказать тебе то, чего никогда не говорил, а признался бы только в том случае, если бы играл более значимую роль в последних днях твоей жизни. Я мог бы полюбить тебя, и я полюбил (и может, если бы все сложилось иначе, ты бы тоже меня полюбила). Я говорю тебе всякие глупости, пока от кирина-русалки не остается лишь кусочек размером с небольшую градину, который я сжимаю в руке. Вскоре тает и он.

Друзья до могилы

Пока мы ехали по Гипертрубе от острова токийского аэропорта Нарита до архипелага Ниигата-сити, сестра ни разу не напомнила мне, как я пять лет назад бросила семью. Сначала все просто думали, что моя поездка в Америку затянулась. Но прошел месяц, за ним другой, и я, наконец набравшись храбрости, отправила домой письмо со своим фото в свадебном платье на фоне озера Мичиган. Написала: «Простите». Простите, что заставила думать, будто меня украли или что похуже. Простите, что не хочу всю жизнь прожить в тонущем городе, не хочу, чтобы мой прах ссыпали в ту же урну, что и прах всех остальных жителей нашей улицы.

Сидя рядом со мной, Тамами пересказывала мне последние новости нашего старого района: как поживают «друзья до могилы» – пять тесно переплетенных семей, которые еще два поколения назад договорились смешивать прах всех умерших родственников. В начале чумы, когда никто еще не знал, что делать с мертвыми, общие урны придумали ради экономии денег и пространства. Но более тридцати лет назад, во время Великого Перехода 2070, когда город стал архипелагом, наша община нашла в этой идее новые преимущества.

Сейчас сеть друзей до могилы состояла из пяти семей, когда-то их было больше. Патриархом и главным связующим звеном была моя бабушка, Баба, любившая по вечерам ходить из одного дома в другой, пить дешевое вино и рассказывать байки. Дядя Мисихиро, старый извращенец, приходил к отцу выпить, поиграть в дартс и поглазеть на меня, когда я приду из школы в форме а-ля Сейлор-мун. Были еще сестры Фуджита, которые работали в гостинице и носили черные викторианские платья – этакие готические Лолиты. В соседнем доме жила миссис Кисимото, которая после школы учила меня играть на кото. Мистер Таката, после того как ушел на пенсию с солнечной фермы «Мицубиси», взял на себя заботу о наших садах, мы же платили ему за работу овощами и фруктами. Завтра на глазах у всех этих людей мне придется вытащить из высыпанного на поднос пепла кости Бабы. А потом признаться матери, что мой пепел никогда не смешают с ее, отцовским и пеплом других родных и близких.

Вагончик замедлил движение по Гипертрубе, и я увидела окраины Ниигаты – застрявшие в прошлом деревни с рисовыми полями. Городишко, который когда-то славился сакэ, тюльпанами и золотой лихорадкой, позднее приобрел известность благодаря разбросанным по крошечным островам погребальным небоскребам, обслуживавшим весь север Японии. Уходящие в облака темные монолитные башни были увешаны рекламными щитами 3D, напоминавшими, что однажды мы все умрем, а значит, нужно не упустить их специальное похоронное предложение. А в их тени