Тень «Пересмешника» - Артём Март

Замкомвзвода лежал на расстеленной на земле плащ-палатке. Лицо его, бледное, безмятежное, было обращено к небу. Глаза — прикрыты.

Руки несчастного уже кто-то бережно сложил на грудь.

Муха стоял рядом на колене и безотрывно смотрел на своего погибшего зама. Когда старлей заметил меня, то медленно поднял голову.

Лицо Мухи казалось мне каменным. Даже бесстрастным. Каким-то холодным. Но если внимательный человек заглянет ему в глаза — он всё поймёт.

И я тоже понял — Муху просто переполняли эмоции, которые он скрывал за своей бесэмоциональной маской. Но я смог рассмотреть в его взгляде всю эту бурю эмоций: сожаление, боль, скорбь. А ещё страшную злость и холодную, мстительную ярость. Взгляд старлея молчал о том, что чувствовал этот человек. И в то же время он кричал об этих эмоциях так, как не сможет голосом ни один человек.

— Известно, как он умер? — спросил я.

Старший мехвод Никита Полевой, управлявший машиной, где находился Волков, с горечью посмотрел на меня.

— Осколочные ранения. Многочисленные, — сказал он, — мы не успели ему кровь остановить. Истёк.

— Он оставался в сознании? — спросил я, обводя собравшихся вокруг бойцов взглядом.

Казалось, все поникли, глядя на погибшего товарища. Тяжёлая, скорбная атмосфера окутала весь взвод. Бойцы опустили головы. Спрятали свои суровые, мрачные лица.

В глазах некоторых я видел растерянность. В других — отголоски страха. В третьих, которых оказалось меньше всего, — тихую злость.

— До самого конца, — сглотнул Илья. — Даже пытался командовать нами, когда мы стали организовывать оборону.

— Я говорил ему не рисковать, — сказал тихо Муха.

Я выдохнул. Ещё раз обвёл всех пограничников взглядом. Потом набрал в грудь побольше воздуха и заговорил.

* * *

Муха смотрел на бледное, правильных черт лицо Волкова. Погибший замкомвзвода будто бы не походил на самого себя. Щёки его впали, губы побледнели и будто бы истончились. Остальные черты словно бы потеряли былую чёткость, былую природную строгость и выверенность.

Казалось, что это и не Волков вовсе.

Муха знал его не так долго. Но хорошо. И пусть Дмитрий Волков не был примерным старшим сержантом в своей службе. Пусть способен он был и на лизоблюдство, и на подхалимаж, которые так презирал Муха, но всё же, зам решил уйти настоящим солдатом.

Муха и раньше знал, что в бою Волков оказывался на удивление надёжным. На удивление умелым и решительным солдатом. Будто бы что-то в его светловолосой голове щёлкало, будто бы переключался какой-то тумблер, и натура карьериста отходила на задний план.

Но никогда в жизни Муха не мог подумать, что Волков способен на подобный поступок. И теперь ему было горько. Горько не только за смерть зама, но и за тех ребят, которых он не смог когда-то вытащить.

То, что произошло сегодня, напомнило Мухе ту злосчастную вылазку, когда он лишился почти что всего отделения.

Муха не знал, что он чувствует. Если бы кто-то спросил бы старшего лейтенанта об этом, Муха не ответил бы. Но в собственных мыслях он бы смог описать всю эту бурю двумя словами — злость… и беспомощность.

— Поднять головы! Не смотреть на него! — раздался вдруг решительный голос Селихова.

Муха оторвал взгляд от Волкова. Посмотрел на молодого пограничника.

Селихов, худощавый, прямой, гордый, стоял посреди остальных солдат. Его лицо было грязным от размазанной горной пыли. Но в глазах оставалась холодная сталь. Холодная решимость.

Когда зазвучал его голос, окружающие будто бы вздрогнули. Все как один подняли головы. Посмотрели на Селихова. Они сделали это как-то несознательно, будто бы Селихов воззвал к их инстинктам.

Спустя мгновение, Муха осознал, что и он посмотрел на молодого бойца ровно точно так же — словно бы повинуясь этому его непреклонному приказу, не терпящему никакого неподчинения.

— Он своё отвоевал, братцы, — продолжал Селихов. — Смотрите не на него. А вон туда, на тот склон.

Селихов указал куда-то вверх, туда, где БТР Волкова своим огнём раскрошил огромный камень. Где он испахал древний вымытый дождями склон. Где уничтожил душманский миномёт.

— Видите? — спросил Селихов строго. — Это его работа. Волков её сделал. Он видел миномёт, который через минуту накрыл бы всех нас. И он поехал. Зная, что станет мишенью. Зная, что шансов для него нет.

Бойцы растерянно затихли. Даже сам Муха чувствовал, что не может ничего сказать. Ему просто нечего было говорить.

— Волков был… разным. Да, карьеристом. Да, любил лычки. Любил покрасоваться перед нами и подлизаться к старшим. Спрашивал с нас строго, докладывал начальству громко. Многие из вас его за это не любили. И я могу прекрасно вас понять.

Бойцы не двигались. Не шевелились. Казалось, внезапный монолог молодого солдата полностью поглотил их внимание.

— Но я сейчас смотрю на него, на Диму Волкова… и вижу не карьериста. Вижу командира. Вижу человека, который в последнюю секунду своей жизни понял, что важнее всех званий и наград на свете. Он понял, что самое важное — это свои. Он мог остаться у машин. Устав был на его стороне. Он мог прятаться под броней, мог по рации отчитать нас за то, что мы под огнём залегли. Но он этого не сделал. Он принял единственное решение, которое мог принять настоящий командир. Он поехал на верную смерть. Чтобы его взвод — чтобы МЫ — жили. И он спас нас. Он купил нам время ценой своего БТРа и своей жизни. И теперь этот долг висит на каждом из нас.

Муха сглотнул. Ему захотелось было открыть рот… Вернее, даже не так… Он почувствовал, что рот его вот-вот несознательно откроется от удивления, но командир сдержался.

Остальные бойцы словно бы проснулись ото сна: кто-то тихо загомонил, кто-то прочистил горло, кто-то шмыгнул носом.

— Не скорбите. Скорбь будет потом. Всему своё время. Но сейчас у нас его нет. Сейчас у нас есть только одно. Месть. Да — нам осталось только мстить. Мстить умело, с холодной решимостью и такой же холодной яростью. Той самой, что заставляет не плакать, а прикладываться к прицелу точнее. Той самой, что заставляет бежать быстрее, стрелять метче, думать чётче.

Селихов замолчал. По-офицерски обвёл всех взглядом, смотря солдатам прямо в глаза. Смотря решительно и, казалось, не боясь ничего на свете.

И Муха видел, как меняются лица бойцов. Как становятся они злее. Как в глазах их начинают плясать искорки холодного огня. Как хмурятся их брови и в немой, тихой решимости сжимаются