Адвокат вампира - Елена Комарова

– Свободно приходить… Разумеется, половина прислуги не годится, – задумчиво протянула Ирен. – Не подходит и первый этаж, там все время ходят лакеи, камердинер, дворецкий. По этой же причине не подходит и второй этаж.

– В доме есть третий этаж, кажется, там чердак, – подсказал Аурель. – Мне позволено пройти несколько ступенек вверх по лестнице. Выше путь закрыт, как, впрочем, и ниже. Но идемте, я хотя бы провожу вас до лестницы.

– Это опасно.

– Не опаснее, чем сидеть здесь в ожидании того, что приготовил мне Грей, – вскинул голову Аурель. – Ну!

На третьем этаже было несколько дверей, похожих друг на друга, и все, как одна, запертых. Аурель уверенно кивнул в сторону ближайшей. «Здесь», – одними губами произнес он.

Заклинание Грея – неожиданно для графа и его спутницы – пропустило его наверх. «Это неспроста», – нахмурилась Ирен. – «Доверьтесь мне, – прошептал Аурель и сжал ее локоть, – я чувствую, что ни Грея, ни его собаки нет в доме».

Зато присутствию Ауреля Ирен была несказанно рада: темнота коридора, почти осязаемая, пугала ее. Горящая свеча не разгоняла тьму, скорее напротив, за границей света мрак становился плотнее, гуще, чернее, но рука молодого графа, поддерживающая ее, была тверда, словно мрамор.

– Никудышные мы с вами сыщики, – с досадой прошептала женщина. – Ни ключей не украли, ни отмычки не нашли.

– Не важно, я умею вскрывать замки.

– Боже мой, зачем вам это?!

– В детстве папа́ прятал от меня сладости в буфете и запирал на замок. Зубы, знаете ли, являются предметом особого ухода всех носферату, но сладкого временами хотелось просто невыносимо. – Ирен недоверчиво взглянула на него, и Аурель согласно кивнул. – Разумеется, я шучу. На самом деле, это один из уроков, которые преподавал мне дядя Влад. Люди не всегда убивают носферату сразу же. Иногда их, то есть нас, запирают на замок в подвале или где-нибудь на мельнице, в общем, захочешь жить – вскроешь замок до рассвета. – Аурель рассказывал и, вооружившись позаимствованной у Ирен шпилькой, одновременно колдовал над замочной скважиной, пришептывая что-то на своем языке.

Секунда, две, три… замок сдавленно скрипнул, щелкнул и открылся.

– Гениально! – Ирен сжала пальцы графа и получила в ответ странный взгляд. В темных зрачках на секунду отразился свет лампы, и они опять сверкнули алым.

– Давайте войдем, – сказал Аурель, кашлянув, и первым переступил через порог.

Портрет был здесь. Громоздкая, занавешенная тяжелым покрывалом картина сразу бросалась в глаза. Ирен медлила, страшась откинуть покрывало и оказаться лицом к лицу с Дорианом Греем. Настоящим Дорианом, если верить тому, что рассказал ей Джонатан Харкер. Она обвела взглядом комнату. Шкаф, набитый книгами и старыми учебниками, стол с придвинутым к нему стулом, массивный сундук… Как, должно быть, славно было прятаться в нем в детстве… Это была старая классная комната, хранившая, по всей видимости, множество воспоминаний.

– Ну же, ну же, – Аурель нетерпеливо дернул за покрывало. Подняв облачко пыли, оно упало на пол. Ирен единым взглядом охватила открывшийся ей лик, вскрикнула, махнула рукой. Свеча упала на пол, и Аурель поспешно раздавил ее каблуком.

– E urât, – пробормотал он, сглатывая. – Scârbă. Мерзость…

– Закройте, – прошептала Ирен, пытаясь отдышаться и сосредоточиться не на искусно наложенных друг на друга мазках, из которых выступал чудовищный по своему облику господин, а на подписи художника, сделанной киноварью, подписи размашистой, уверенной, дерзкой: «Холлуорд». – Вы уверены, что он… оно… это не живое?

Аурель странно дернулся и внезапно кинулся к двери, по пути больно оттолкнув молодую женщину в сторону так, что она ударилась плечом о раму портрета. В дверном проеме мелькнуло жуткое лицо слуги Грея с пылающими злобой глазами. Николае издал горлом не то хрип, не то всхлип, в полумраке блеснули когти.

Носферату зашипел, как дворовый кот при виде соперника, показал враз удлинившиеся клыки, но тут же лицо его исказилось гримасой боли, он согнулся, схватившись за голову, повалился на колени, застонал, словно кто-то вытягивал из него душу. Ирен застыла: из темноты выступил Дориан Грей в расшитом персидском халате и домашних туфлях. Повинуясь кивку хозяина, Николае остался стоять на месте, а Грей повернул газовый рожок, и в комнате стало светло.

При взгляде на корчившегося на полу графа Грей дернул губой, как если бы ему показали какую-нибудь пошлую картинку, затем демонстративно поддернул рукава халата, небрежно демонстрируя запястья, увитые татуировкой.

– Достаточно, друг мой? – вкрадчиво спросил он. – Я не слышу. Достаточно?

Аурель сквозь зубы пробормотал что-то.

– Прекратите! – воскликнула Ирен, не заботясь о последствиях.

Николае подскочил к ней и, вцепившись в плечи костлявыми пальцами, подтащил к Грею. Тот потер руки (Аурель притих на полу, видимо, адская пытка кончилась) и осторожно приподнял указательным пальцем лицо Ирен за подбородок, вглядываясь в знакомые черты.

– Подумать только, мисс Адлер, какими судьбами, – нарочито растягивая слова, сказал Грей. – Я всегда знал, что вы необычная женщина, но – все-таки женщина. А вот сегодня вам удалось удивить меня… Да, мисс Адлер, вам следовало быть более осторожной, встречаясь с вашим другом. Надо было тщательнее соблюдать конспирацию. И продумать варианты отступления. Тогда, быть может, вас не удалось бы так легко поймать в ловушку.

– Мы квиты. Вам тоже удалось удивить меня, – сказала Ирен, дернув подбородком. Грей убрал руку и шагнул к Аурелю. Ткнув жертву в живот носком туфли, он проворковал:

– Полежите пока так, дорогой друг.

Он встал напротив портрета, откинул голову, любуясь открывающимся перед ним зрелищем. Сделал знак Николае, и тот подтащил упирающуюся Ирен ближе.

– Вы не находите, что в абсолютном уродстве таится своеобразная красота? – Грей впился взглядом в картину. – Как притягательны нам пороки, не потому ли, что они так уродливы? И как удивительно вглядываться в это отвратительное изображение, совершенно непохожее на отражение в зеркале. – Он коснулся кончиками пальцев своей щеки, провел вверх и вниз, наслаждаясь гладкостью кожи. В газовом свете его волосы отливали золотом, а лицо казалось высеченным из лучшего мрамора рукой античного мастера, ожившей скульптурой юного Аполлона, прекрасного и жестокого бога. Ирен передернуло.

– Однако я вижу явное сходство, – резко сказала она. – Опознать вас в этом изображении несложно. Одного только не понимаю, если это ваш нынешний истинный облик, то как вы подобного добились? В прошлом я была знакома с мужчинами, ведущими не слишком праведный образ жизни, но к сорока годам они не превращались в подобные… археологические экспонаты.

Губы Грея побледнели от ярости, но Ирен продолжала:

– Хотя у меня есть некоторые догадки. Конечно, врожденная предрасположенность… Кому-то самой природой дано преодолевать воздействие времени, а чья-то красота вянет быстро, как срезанная роза. Позвольте предположить, в списке вещей, которые доставляли вам удовольствие все эти годы, есть опиум. И дамы, о которых не принято говорить в приличном обществе. – Ирен прищурилась. – Право слово, мистер Грей, с вашим состоянием вы могли бы позаботиться о том, чтобы избежать дурных болезней.

– Да, – с вызовом произнес Грей, – я могу упиваться своими пороками, купаться в них, делать то, о чем мечтают все, но не решаются подвергнуть испытанию свои благообразные личины. Пороки… когда они не оставляют след на моем лице, пороки становятся тем, чем и должны – удовольствиями.

– Жаль, что вас не прирезали в каком-нибудь притоне, – спокойно сказала Ирен.

– И что вы не попались мне раньше, – добавил с пола граф. – Я бы с удовольствием нарушил обещание и выпил вас досуха.

– Не стоит, Аурель, – Ирен снова обернулась к Грею. – Вряд ли вам пришлась бы по вкусу его кровь.

Дориан Грей приблизил к ней свое прекрасное юное лицо, искаженное отвратительной гримасой. Снова схватив Ирен за подбородок, он силой заставил повернуть голову в сторону картины.

– Итак, вам известно о носферату, – прошептал он ей на ухо. – Думаю, вы догадались, что привлекло меня в особенностях их рода? Догадались или нет? – Грей еще крепче сжал ее лицо, несомненно, оставляя синяки. – Обещаю, что непременно навещу вас потом.

– Оставь ее! – сказал