Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

поглядывал за ограду — не прохаживаются ли там безумцы, но видел лишь компании гуляющих лондонцев да одиноких проституток. Не велика потеря: по-настоящему интересных безумцев во двор всё равно не выпускали.

Наконец ограда отвернула вправо, а ряд деревьев, наоборот, влево, и карета въехала в овальный двор перед центральным куполом Бедлама. Экипажи и портшезы стояли концентрическими кругами, дожидаясь, пока их владельцы вдоволь насмотрятся на сумасшедших. Исаак и Даниель вылезли из кареты, и Даниель заплатил кучеру, чтобы тот отвёз серебро обратно в «Кит-Кэт».

Ни возраст, ни научные заслуги не избавили от необходимости стоять в общей очереди. Ворота, в которых с каждого посетителя взимали пенни за вход, размером соответствовали ограде. Над ними высился карниз: на двух плавно изогнутых скатах, как на кушетках, возлежали две каменные фигуры. Слева от Даниеля, словно упавшее с шеста чучело, поникло Тихое Умопомешательство, оно же Меланхолия; его невидящий взор был устремлён в пространство над Мур-филдс. Справа, стиснув кулаки и закатив глаза, рвалось из цепей Умопомешательство Буйное или Мания; оно едва касалось постамента локтем, бедром и щиколотками, каменные мускулы вздулись от напряжения. Для Даниеля оба изваяния были старыми знакомцами; он видел их ещё в набросках, когда навещал Гука в мастерской под куполом Бедлама, и даже сделал по ходу кое-какие замечания, которые Гук, разумеется, пропустил мимо ушей. После того, как статуи установили над входом, Даниель много раз проходил под ними, когда заглядывал к Гуку или участвовал в сумасбродных опытах Королевского общества над умалишенными. Однако сегодня он впервые ощутил своё с ними родство. Ибо сейчас Даниель, так долго олицетворявший собой Меланхолию, стоял полевую руку от сэра Исаака Ньютона — воплощённой Мании. Не отваживаясь высказать своё наблюдение вслух, он несколько раз перевёл взгляд с каменного безумца на Исаака. Наконец тот вздохнул, закатил глаза и бросил: «Очень смешно».

Наконец дошёл их черёд подняться по лестнице и заплатить за вход, что позволяло преодолеть ещё несколько ступеней и вручить дополнительные взятки толпящимся у дверей служителям. Это было не строго обязательно, но гарантировало быстрый доступ к самым интересным безумцам обоего пола. Даниель лишь оглядел служителей и, не найдя того, которого искал, повёл Исаака в здание.

— Простите? — спросил Исаак, услышав бормотание Даниеля. — Вы что-то сказали?

Голос у них за спиной пробасил:

— Не обращайте внимания, сэр Исаак. Доктор Уотерхауз, переступая этот порог, всегда возносит молитву, чтобы ему дозволили выйти обратно.

Исаак сделал вид, будто не слышит, полагая, что говорит кто-то из пациентов, подкарауливающих у дверей в надежде получить монетку за свои остроумные замечания. Догадка была здравая, но неверная. Даниель обернулся на голос, и Ньютон последовал его примеру.

Говорящий был не безумец, поскольку пациентов в Бедламе брили, а его тёмные волосы доходили до плеч. Исаак напрягся и попятился в тот самый миг, как Даниель шагнул к темноволосому, чтобы обменяться рукопожатиями. Ибо Исаак узнал в Сатурне человека, которого видел при крайне сомнительных обстоятельствах в Брайдуэллском кабаке. Однако через несколько мгновений, узрев вокруг себя бритых, закованных в цепи безумцев и меланхоликов, сэр Исаак рассудил, что общество Сатурна не так уж ему отвратительно.

Тут вперёд выступил субъект, стоящий рядом с Сатурном.

— Мистер Тимоти Стаббс, — представил тот. — Как вы можете заключить по его рыжим кудрям, он здесь не живёт. Однако по тёмно-синему платью вы можете догадаться, что он здесь работает. Выньте руку из кармана, доктор Уотерхауз; ему уже заплачено.

— Мы лечим Имярека согласно вашим предписаниям, доктор, — объявил Тимоти Стаббс после того, как из Сатурна удалось вытянуть более формальное представление. — Все лекарства, все методы, известные современной медицине, испробованы, но он по-прежнему упорствует в своих заблуждениях.

— Надо же! — воскликнул Даниель. — В таком случае вам, наверное, приходится держать его под замком.

— Да, доктор, иначе он уже понаделал бы дыр во всех стенах. Его поместили наверх.

— На последний этаж, где держат самых опасных безумцев, — перевёл Сатурн.

— И где он сейчас?

— В аппарате для усмирения буйнопомешанных, сэр, — отвечал Стаббс, слегка удивлённый вопросом. — Как вы и прописали — на четыре часа в день.

— Действует ли аппарат?

— Аппарат-то действует, и очень сильно, сэр. А если вы о том, удалось ли излечить Имярека от безумия, то, увы, нет, поэтому мы снова удвоили дозу.

— Превосходно! — вскричал Даниель. — Как пройти к аппарату?

— Он в дальнем конце мужского крыла; идти, боюсь, довольно долго, — сказал Стаббс, обходя бритого мужчину, который лежал ничком, бормоча что-то на военном жаргоне и поминутно судорожно вжимаясь в пол от воображаемого разрыва гранат.

— Ничего страшного, — отвечал Даниель. — Бедлам не зря считается лучшим местом для прогулок в дождливую погоду.

— В солнечный день это мало утешает, сэр, — сказал Стаббс, огибая троих молодых людей с индейскими причёсками, которые, стоя плечом к плечу, обсуждали выступление безумца: тот одновременно играл на скрипке и отплясывал джигу.

— Если сыграешь ещё, получишь пенни, и два — если прекратишь!

— Чего ради мы стоим и смотрим на этого несчастного, если в нескольких шагах отсюда можно взглянуть на всклокоченных безумиц?

— Когда ты увидишь настоящих всклокоченных безумиц, ты больше не будешь спрашивать.

Они миновали центральный зал и вошли в галерею, уходящую вперёд на несколько сотен ярдов. Справа тянулись окна, впускающие свет с Мур-филдс, слева — близко расположенные двери с зарешёченными оконцами на высоте человеческой головы. Представители всех лондонских сословий, за исключением высшей знати и нищих — мужчины и женщины, дворяне и простонародье, взрослые и дети, шумные банды подмастерьев и стайки хорошо одетых молодых дам, одинокие особы женского пола, одетые ещё лучше (то были куртизанки), бодрые старики и старухи, совершающие дневной моцион, лихие ватаги мальчишек, самодовольные могавки, охорашивающиеся франты и весельчаки-кокни, — прохаживались от двери к двери, заглядывая в каждое окошко. Торговцы продавали с тележек еду и пиво. Кое-где надсмотрщики в тёмно-синем сообща усмиряли отбившегося от рук подопечного, но в целом узники разгуливали свободно — насколько свободно можно разгуливать в ручных и ножных кандалах, соединённых изрядной длины цепью. Некоторые — меланхолики — сидели, сгорбившись, на полу или бродили, волоча ноги, по коридору; они не обращали внимания на зевак, даже когда те тыкали им в рёбра тростью. Другие — буйнопомешанные — вели яростные споры с невидимыми оппонентами или вещали о том, что мучило их воспалённый мозг. Наиболее занятные экземпляры собирали вокруг себя толпу. Зрители смеялись над теми, чьи речи были непристойны или касались политики, и поддразнивали несчастных, стараясь вызвать у них новую вспышку. Один из безумцев уверял, будто Людовик XIV управляет Лондоном из тайной комнаты под куполом собора святого